Жорес МЕДВЕДЕВ СТАЛИН И ПЕРВЫЕ ДНИ ВОЙНЫ*О том, что основные детали плана «Барбаросса», утвержденного Гитлером 18 декабря 1940 г., были известны Сталину уже в январе следующего года, говорят многие факты. Оперативные сообщения он получил от таких надежных агентов, как референт рейхсминистерства экономики Германии Арвид Харнак, Рихард Зорге и ряд других. Россия предприняла активные меры, чтобы этот план сорвать или, по крайней мере, отсрочить его воплощение. Одной из главных была поддержка государственного переворота в Югославии 27 марта 1941 г., когда на смену власти, поддерживавшей Тройственный пакт, пришло просоветское и пробританское правительство. Немецкому руководству пришлось готовить срочную военную операцию против Югославии, объединив ее с ранее готовившимся планом «блицкрига» в Греции. Несмотря на впечатляющий успех этой операции, немецкая техника сильно пострадала на каменистых дорогах Югославии и Греции. Вследствие этого от технических неполадок уже на российских дорогах Вермахт потерял больше техники, чем от снарядов. Также Германия потеряла значительное число транспортных самолетов и бомбардировщиков, а оставшиеся в летном состоянии 1400 самолетов позднее не смогли осуществить намеченное разрушение с воздуха военной промышленности Москвы, Ленинграда и Харькова. В мае–июне 1941 г. у Гитлера не было реальных возможностей продолжать «молниеносную войну» против Советского Союза дольше четырех–пяти недель. С целью спровоцировать приближение сил Красной Армии как можно ближе к границе, армии Вермахта концентрировались там сравнительно открыто, а немецкие самолеты облетали советскую территорию. Тем не менее Сталин заботился о том, чтобы иметь максимально большие резервы на удалении от вероятной линии фронта, а немецким разведчикам и экспертам старался продемонстрировать стратегический потенциал СССР, чтобы убедить их в невозможности осуществления «блицкрига». Почти каждую неделю разведуправление Генштаба Красной Армии направляло Сталину, Молотову, Ворошилову, Тимошенко, Жукову, Берии, Кузнецову и Жданову подробную информацию о распределении германских вооруженных сил на советской границе. Во второй половине июня был получен ряд сообщений от резидентов из Швеции, Италии и других стран о начале войны, намеченной на период между 20 и 25 июня. 20 июня была получена радиограмма от Р. Зорге с предупреждением о неизбежности войны и сообщение от резидента в Софии Павла Шатеева о том, что военное столкновение ожидается 21 или 22 июня. 22 июня 1941 г.22 июня 1941 г. было «рабочей» датой, к которой немецкая армия должна была приготовиться к наступлению. Согласно приказу Главнокомандующего сухопутными войсками Германии от 10 июня, «в 13.00 в войска будет передан один из двух следующих сигналов: а) сигнал "Дортмунд". Он означает, что наступление, как и запланировано, начнется 22 июня … б) сигнал "Альтона". Он означает, что наступление переносится на другой срок…»[1] . 21 июня в 13.00 в военные части Вермахта поступил сигнал «Дортмунд». В этот же день Гитлер информировал Муссолини о нападении на СССР. Также Гитлер записал обращение к армии и немецкому народу, переданное утром 22 июня. Немецкие части, до этого времени находившиеся на расстоянии в 25–30 км от границы, стали выходить на боевые рубежи. В 14.00 Сталину была передана телеграмма от советского посла Ивана Майского, сообщавшего, что по сведениям, полученным от британского МИДа, наступление германской армии может начаться на следующий день. Британская разведка уже с 1940 г. расшифровывала секретные немецкие коды и была хорошо информирована о подготовке немецкого нападения на СССР. В этот же день Генеральный секретарь Коминтерна Георгий Димитров позвонил Молотову и попросил передать Сталину, что по информации, имеющейся у Чжоу Эньлая и Мао Цзедуна, Германия намечает датой нападения на СССР 21 июня 1941 г.[2] Из пограничных округов пришло много сообщений о передвижении частей немецкой армии в направлении государственной границы. К вечеру шум от моторов и гусениц немецких танков стал слышен на пограничных постах. По свидетельству маршала Жукова, германские бронетанковые части, находившиеся на значительном удалении от границы, были переброшены в исходные для атаки районы только в ночь на 22 июня. Днем 21 июня Сталин по телефону отдал распоряжение командующему Московским военным округом И. В. Тюленеву о приведении противовоздушной обороны Москвы в немедленную боевую готовность. В посольстве Германии в Москве лихорадочно уничтожали всю документацию. Бумаги сжигали не только в каминах, но и во дворе, и над посольством стоял столб дыма. Сталин получил сообщение об этом не только от разведки, но и от московской пожарной охраны. Около 8 часов вечера Жуков доложил по телефону Сталину о том, что к пограничникам в Киевском военном округе, в Львовской области, явился перебежчик, немецкий ефрейтор, сообщивший, что немецкие части выходят в исходные районы для наступления, которое начнется утром 22 июня. «Приезжайте с наркомом минут через 45 в Кремль», – сказал Сталин[ 3]. Жуков и Тимошенко приехали к Сталину в Кремль в 20 ч. 50 мин. уже с проектом директивы во все военные округа. Директива сообщала о возможном внезапном нападении германской армии на рассвете 22 июня, требовала привести все части в полную боевую готовность, рассредоточить и замаскировать авиацию, произвести затемнение городов и военных объектов и в течение ночи занять все огневые точки укрепленных районов на государственной границе. Сталин несколько сократил текст директивы, и примерно через два часа ее начали передавать из Генштаба во все пограничные округа. У развернутых вдоль западной границы советских армий для подготовки к наступлению немцев оставалось не более 3–4 часов. Но «сам» Сталин все еще не был уверен в том, что Гитлер действительно решил атаковать СССР. «Может быть, вопрос еще уладится мирным путем», – сказал он Жукову. Последним в этот день Сталин вызвал к себе Берию. После ухода Берии, в 11 часов вечера, Сталин несколько раз звонил в Генеральный штаб. Он уехал на дачу, где всегда ночевал, только около 2 часов ночи. Но спать ему пришлось недолго. В 3 ч. 40 мин. он был разбужен телефонным звонком Жукова, сообщившим, что «началась война». Сообщение немецкого перебежчика, бывшего коммуниста, было принято более серьезно, чем сообщения разведчиков, очевидно, из–за его необычности. До этого случаев добровольного перехода немецких солдат на сторону СССР не было. Будь это попытка спровоцировать советскую сторону на какие–то превентивные действия, которые можно было бы представить как «агрессию», то для таких действий все равно уже не оставалось времени. Можно было лишь подготовиться к обороне. В пограничных войсках «боевая готовность» должна поддерживаться постоянно, и переход к «полной» боевой готовности не может занять больше одного–двух часов. Это же относится и к пограничным округам. Сложно осуществить рассредоточение фронтовой авиации в ночное время – и поэтому большое число самолетов было уничтожено на аэродромах в первый день войны. Но это же спасло летный состав – опытные пилоты в первой фазе войны были важнее самолетов устаревших конструкций. Допрос немецкого перебежчика уже органами НКГБ Львовской области продолжался до утра, когда его информация получила полное подтверждение. В Москву из НКГБ УССР было сообщено, что перебежчик, Дисков Альфред Германович, 30 лет, столяр мебельной фабрики в Баварии, служил в 221–м саперном полку 15–й дивизии. Был коммунистом. По его показаниям, вечером 21 июня командир роты сообщил солдатам о том, что часть начнет ночью переправу через Буг на плотах, лодках и понтонах[ 4]. Существовал ли «кремлевский кризис» в начале войны?Впервые историю о том, что Сталин в первые дни войны впал в неожиданную депрессию и отказался от руководства страной, рассказал Хрущев в феврале 1956 г. в своем секретном докладе «О культе личности» на XX съезде КПСС. По словам Хрущева, «…после первых тяжелых неудач и поражений на фронтах Сталин считал, что наступил конец. <…> После этого он долгое время фактически не руководил военными операциями и вообще не приступал к делам и вернулся к руководству только тогда, когда к нему пришли некоторые члены Политбюро и сказали, что нужно безотлагательно принимать такие–то меры для того, чтобы поправить положение дел на фронте»[5]. В «Воспоминаниях», надиктованных Хрущевым уже после его смещения и записанных на магнитофонную ленту его сыном Сергеем, он повторил и детализировал эту версию событий, ссылаясь при этом на рассказ Берии. Сам Хрущев в начале войны находился в Киеве и почти не знал, что происходило в Кремле. «Берия рассказал следующее, – утверждал Хрущев. – Когда началась война, у Сталина собрались члены Политбюро… Сталин морально был совершенно подавлен и сделал такое заявление: "Началась война, она развивается катастрофически. Ленин оставил нам пролетарское Советское государство, а мы его про…" Буквально так и выразился. " Я, – говорит, – отказываюсь от руководства", и ушел. Ушел, сел в машину и уехал на "ближнюю" дачу». Подождав неделю, согласно рассказу Хрущева, повторявшего свидетельство Берии, члены Политбюро поехали к Сталину на дачу. «Когда мы приехали к нему, то я по его лицу увидел, что Сталин очень испугался. Полагаю, Сталин подумал, не приехали ли мы арестовывать его за то, что он отказался от своей роли и ничего не предпринимает для организации отпора немецкому нашествию?»[6] После 1956 г. эту историю сталинского «отказа от руководства» в первые дни войны повторяло немалое число достаточно серьезных авторов, ссылавшихся на Хрущева. Кризис власти в Кремле в первую неделю войны стал сюжетом и нескольких литературных работ о войне. Особенно часто эта версия повторяется в биографиях Сталина, опубликованных на Западе. При этом она нередко обрастает дополнительными подробностями. В хорошо иллюстрированной биографии Сталина, изданной в Англии и США в 1990 г. и послужившей основой для телевизионного сериала, Джонатан Льюис и Филлип Уайтхед, уже без ссылки на Хрущева и Берию, а как о якобы хорошо известном факте пишут о дне 22 июня 1941 г.: «Сталин был в прострации. В течение недели он редко выходил из своей виллы в Кунцево. Его имя исчезло из газет. В течение десяти дней Советский Союз не имел лидера. Только 1 июля Сталин пришел в себя»[7]. Алан Буллок в достаточно авторитетной «параллельной» биографии Сталина и Гитлера, изданной в Лондоне и Нью–Йорке в 1991 г., также утверждает, что Сталин «исчез» в отчаянии и что нет «никаких документов, подписанных Сталиным с 23 по 30 июня»[8]. Буллок также повторяет рассказ о том, что члены Политбюро обсуждали возможность ареста Сталина. Все это полностью выдуманные истории. Но они вошли и в энциклопедии, даже в такую авторитетную как Оксфордская энциклопедия Второй мировой войны, изданную в 1995 г.[9] Чтобы убедиться в ложности этих утверждений, достаточно прочитать «Воспоминания» маршала Жукова, где деятельность Сталина в первые дни войны освещена достаточно хорошо и указаны все его директивы этих дней. В начале 1990–х годов в архивах бывшего Политбюро были обнаружены тетради посетителей кабинета Сталина в Кремле в период с 1924 по 1953 гг. Эти записи осуществлялись техническими секретарями и хранились в канцелярии Сталина. Ввиду большого интереса исследователей советской истории к этим бесстрастным документам, они были полностью опубликованы с комментариями и объяснениями в журнале «Исторический Архив» в 1994–1997 гг. Записи посетителей кабинета Сталина в Кремле показывают, что 22 июня, в день начала войны первыми в кабинет Сталина вошли в 05 ч. 45 мин. утра Молотов, Берия, Тимошенко, Мехлис и Жуков. Маленков, Микоян, Каганович, Ворошилов и Вышинский присоединились к собравшимся только через 2 часа. В течение дня в кабинете Сталина побывало большое число ответственных военных, государственных и партийных работников. Заседания шли непрерывно в течение одиннадцати часов. В этот день было принято больше двадцати разных постановлений и приказов. Был также коллективно составлен текст обращения к народу, который зачитал по радио Молотов. Сталин, не спавший в ночь на 22 июня, уехал уже к вечеру ненадолго отдохнуть на дачу в Кунцево, которая находилась в 15 минутах езды на машине от Кремля. Но и в эту ночь Сталин не мог уснуть и вернулся в Кремль в 3 часа утра 23 июня, чтобы провести совещание с военными и членами Политбюро. В этот же день во второй половине дня Сталин продолжал вызывать в Кремль военных и членов Политбюро. Ворошилов, Меркулов, Берия и генерал Николай Ватутин, замещавший Жукова, улетевшего на Южный фронт, ушли от Сталина уже под утро, в 01 ч. 45 мин. 24 июня. Такими же напряженными были и следующие дни. 26 июня Сталин работал в Кремле с полудня до полуночи и принял за это время 28 человек, в основном военных и членов правительства. Наибольшее число обсуждений Сталин провел в пятницу 27 июня. В этот день к нему приходили 30 человек. Столь же напряженным был и субботний день 28 июня. Сталин прекратил прием и беседы лишь после полуночи. В воскресенье 29 июня Сталин не появлялся в своем кремлевском кабинете, однако утверждения двух биографов Сталина, Э. С. Радзинского и Д. А. Волкогонова[10] о том, что Сталин именно в этот день «укрылся» на даче, не соответствуют действительности. Оба автора произвольно делают эти заключения лишь на основании отсутствия 29 и 30 июня записей в журналах посетителей кабинета Сталина в Кремле. По свидетельству маршала Жукова, «29 июня И. В. Сталин дважды приезжал в Наркомат обороны, в Ставку Главного Командования, и оба раза крайне резко реагировал на сложившуюся обстановку на западном стратегическом направлении»[11]. 30 июня на даче Сталина состоялось заседание Политбюро, на котором было принято решение о создании Государственного комитета обороны (ГКО). По воспоминаниям Микояна, хранившимся в архивах, а затем вошедшим в книгу «Так было», собранную из разных заметок уже через много лет после смерти автора, инициатива создания ГКО принадлежала Молотову и Берии. Судя по заметкам Микояна, члены Политбюро приехали на дачу без приглашения, по собственной инициативе, и с готовым проектом. «Молотов от имени нас сказал, что нужно сконцентрировать власть, чтобы быстро все решалось, чтобы страну поставить на ноги. Во главе такого органа должен быть Сталин. Сталин посмотрел удивленно, никаких возражений не высказал. Хорошо, говорит. Тогда Берия сказал, что нужно назначить 5 членов Государственного комитета обороны. Вы, товарищ Сталин, будете во главе, затем Молотов, Ворошилов, Маленков и я (Берия). <…> В тот же день было принято постановление о создании ГКО во главе со Сталиным, а 1 июля оно было опубликовано в газетах»[12]. Рассказы Хрущева о «депрессии» Сталина и Микояна о создании ГКО 30 июня 1941 г. были воспроизведены и в наиболее обстоятельной биографии Сталина, написанной Д. А. Волкогоновым в 1989 г. и переведенной на многие иностранные языки. Между тем версия Микояна крайне неубедительна. Молотов был всегда известен своим полным подчинением воле Сталина. Его инициатива в создании такого органа власти, как ГКО, маловероятна. Также маловероятно, что Берия мог предложить именно такой список. Концентрация в стране власти в форме подобного органа могла быть лишь инициативой самого Сталина. В стране уже был высший орган власти – Политбюро. Но собирать заседания Политбюро в период войны Сталин не хотел, и эти заседания не проводились. Сталин хотел все решать самостоятельно. Поэтому в состав ГКО вошли, кроме Сталина, только два члена Политбюро, наиболее послушные – Молотов и Ворошилов, почти каждый день приходившие в кабинет Сталина и считавшиеся его старыми друзьями. Только они были со Сталиным на «ты» и иногда обращались к нему со старой партийной кличкой «Коба». Маленков и Берия в 1941 г. были только кандидатами в члены Политбюро. Жданов находился в Ленинграде, Хрущев – в Киеве. Калинин был уже стар и ему оставалось лишь подписание указов. С Микояном, Кагановичем и Андреевым Сталин по каким–то причинам не хотел консультироваться по военным проблемам. ГКО на время стал новым, «сокращенным» вариантом Политбюро. Он не мешал Сталину принимать решения единолично, но разделял с ним ответственность за их последствия. Такую идею не могли придумать Молотов или Берия. Сталин не отказался от руководства страной в первые дни войны, но отстранил от этого руководства большую часть своих партийных соратников. В условиях войны партийная коллегиальность ему только мешала. Война очень сильно укрепила единоличную диктатуру Сталина. Вскоре он был назначен на вновь созданный пост Верховного главнокомандующего и стал также наркомом обороны СССР. Тимошенко и Жуков заняли посты его заместителей. Роль и значение Политбюро и ЦК ВКП(б) были уменьшены и уже не восстанавливались до смерти Сталина в 1953 г. Рассматривая сегодня все действия Сталина и военного командования в Москве в первые дни войны, можно все же прийти к выводу, что, с учетом той колоссальной мощи удара, который германская армия и ее союзники обрушили на СССР силами почти двухсот дивизий, тактика советского командования, имевшего главные силы фронтов на расстоянии 200–300 км от границы, была правильной. Она позволяла осуществлять локальные контрнаступления и к 26 июня создать по приказу Сталина новый Резервный фронт из 5 армий. Вскоре был создан и новый, третий рубеж обороны. Германская армия продолжала продвигаться вперед, но лишь ценой очень больших потерь. Просчетом Сталина и всего тогдашнего военного командования можно считать, прежде всего, их план обороны, предполагавший, что главный удар немецкой армии будет направлен не на Ленинград и Москву, а на Украину и Северный Кавказ. Именно в этих районах находились главные ресурсы, зерно, уголь и нефть. Поэтому именно на юге располагались и большие силы Красной армии, эшелонированные на большую глубину. Именно поэтому немецкое командование, которое сразу ввело в действие около 160 дивизий, столь быстро продвигалось вперед в первые дни. По планам «блицкрига» ожидалось, что главные сражения будут происходить именно в первые недели, и после этого движение Вермахта на восток ускорится. В действительности динамика военных действий оказалась иной. Быстрое продвижение немецкой армии в первые дни и недели все больше и больше замедлялось из–за упорного и самоотверженного сопротивления Красной Армии. Задолго до последнего наступления на Москву война Гитлера против СССР была проиграна. Парад частей Красной Армии на Красной площади в Москве 7 ноября 1941 г. стал началом новой войны, которую британский историк Джон Эриксон назвал «войной Сталина против Германии». [*] Печатается с редакционными сокращениями. [1] 1941 год. Документы / Под. ред. В. П. Наумова. М.: Международный фонд «Демократия», 1998. Кн. 2. С. 340–341. [2] Там же. С. 416. [3] Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. М.: Новости, 1995. Т. 1. С. 386 [4] 1941 год. Кн. 2. С. 422. [5] Хрущев Н. С. О культе личности и его последствиях: доклад на ХХ съезде КПСС // Известия ЦК КПСС. 1989. № 3. С. 128–170. [6] Хрущев Н. С. Воспоминания. М.:ВАГРИУС, 1997. С. 95–96. [7] Lewis, J. and Whitehead, Ph. Stalin. A Time for Judgement. New York: Pantheon Books, 1990. P. 122. [8] Bullock, A. Hitler and Stalin. Parallel Lives. London: Harper Collins, 1991. P. 805. [9] Article "Stalin" // The Oxford Companion to the Second World War. Oxford; Oxford Univ. Press, 1995. [10] Волкогонов Д. А. Триумф и Трагедия: Политический портрет Сталина. М.: Новости, 1989. Кн. 2, ч. 1; Радзинский Э. С. Сталин. М.:ВАГРИУС, 1997. [11] Жуков Г. К. Воспоминания и размышления… Т. 2. С. 38. [12] Микоян А. И. Так было: Размышления о минувшем. М.:ВАГРИУС, 1999. С. 291. |