В № 9 «ЭКО» за 2001 г. была опубликована статья П. П. Лузана, посвященная В. О. Ключевскому как историку экономики России. Если определять место в науке этого выдающегося ученого XIX в., пользуясь современной терминологией, то он был скорее историком «социальным», создававшим «историю общества». Характеристику же «экономический историк» правомернее отнести к его ученику — Николаю Александровичу Рожкову (1868—1927), ставшему подлинным лидером отечественной экономической историографии. Автор настоящей статьи не ставит перед собой задачи анализа многогранного творческого наследия Рожкова-историка. Его задача — дать представление о Рожкове как историке-экономисте, подчеркнув при этом его вклад в разработку теоретико-методологических аспектов экономической истории, области, являвшейся главной сферой его научных интересов.

Н. А. РОЖКОВ
КАК ИСТОРИК-ЭКОНОМИСТ

Д. Я. МАЙДАЧЕВСКИЙ,
кандидат экономических наук,
доцент Байкальского государственного университета экономики и права,
Иркутск

«Ревностный и успешный работник» в области экономической истории

«Труды и дни» Н. А. Рожкова нашли достаточно полное отражение на страницах историографических работ и энциклопедических изданий. Да и трудно не заметить автора 12-томного труда «Русская история в сравнительно -историческом освещении», большого числа учебников по русской и всеобщей истории и многих других работ. Главной сферой его научных интересов были теоретико -методологические аспекты экономической истории. На это он сам недвусмысленно указывал в своей автобиографии, говоря, что работа над книгой «Сельское хозяйство Московской Руси в XVI веке» (М., 1899), которая была не только его первой серьезной научной работой, но и легла в основу магистерской диссертации, «... имела огромное значение: она заставила изучить экономическую историю вообще и углубиться в изучение политической экономии... специальное историко-экономическое исследование открыло... новые перспективы, дало ключ к пониманию социальной и политической истории»[1].

Нетрадиционность методов исследования, использованных в этой работе, вызвала неоднозначную реакцию в среде историков, но снискала автору авторитет ведущего специалиста в области экономической истории. Другой ученик Ключевского, П. Н. Милюков, не только в личном письме поздравил его «... с прекрасной диссертацией, а нашу общую науку — с солидным приобретением, первым в этом роде»[2], но и на страницах «Мира Божьего» признал «... исследование Рожкова одним из самых основательных, — если не самым основательным, — из всех, посвященных нашими историками изучению экономической истории России»[3].

Последующие изыскания в этом направлении в первые годы XX столетия лишь закрепили за ним репутацию «ревностного и успешного работника» в области экономической истории. В эти годы издаются: «Учебник русской истории для средних учебных заведений и для самообразования» (М., 1901), выросший из публичных лекций, прочитанных в различных городах России; краткий очерк «Город и деревня в русской истории» (М., 1902); «Обзор русской истории с социологической точки зрения» (М., 1905), впоследствии неоднократно переиздававшийся; «Эволюция хозяйственных форм» (СПб., 1905); многочисленные статьи и рецензии, в которых оформляется не только его теоретическая концепция экономической истории, но и поднимаются многие методологические вопросы этой науки.

«Прилагатель» экономической теории к истории

Еще до революции отечественная историография отказывалась причислять работы Рожкова к историческим сочинениям, едва ли не обвиняя его в нарушении принятых наукой «стандартов» исторического исследования. В ходе разбора, например, наиболее «безобидной» попытки Рожкова в доступной, популярной форме изложить свое экономическое понимание истории в «Учебнике русской истории...», рецензент указывал на неподготовленность не только учащихся, но и «учащих» к восприятию его идей. Решаясь начать изложение истории с «теоретических формул», автор, на его взгляд, «должен был предпослать им элементарные сведения из области политической экономии». В рамках одной, хотя и обширной, рецензии автор четырежды (!) поднимает вопрос о необходимости введения преподавания политической экономии в средней школе не только потому, что без этой науки «шагу ступить нельзя», но и по причине набирающего силу экономического направления в историографии, проникающего в учебную литературу[4].

Рожков же последовательно проводит идею о необходимости специализации исторической науки, закрепления за различными ее отделами изучения экономического, социального, политического и других процессов: например, едва ли не каждая глава «Обзора русской истории...» посвящена изучению конкретной отрасли истории России: ее хозяйства, церкви, социальной, политической, ментальной и интеллектуальной жизни.

Показательна, на наш взгляд, и та параллель, которую проводит Рожков, аргументируя свой взгляд о необходимости специализации исторического знания. Совершенно не случайно она касается экономической науки: «... в погоне за всем мы не поймем ничего, как это однажды уже случилось в истории политической экономии: реалистическая школа (историческая школа немецкой политической экономии — Д. М.)... раздвигавшая пределы экономической науки... оказалась бессильной в области теоретической экономии... Причина заключалась в той же именно неправильной общей точке зрения на предмет экономической науки»[5] . Иными словами, подобно тому как «историческая школа», вооружившись историческим методом, создавала историко-экономические труды, продолжая числить их по разделу политической экономии, историческая наука, «оплодотворенная политэкономией», не предпринимала попыток методологической идентификации экономической истории.

Советская историография уже прямо относила работы Рожкова к жанру экономической истории, целиком и полностью находящемуся в ведении экономической науки (!). На взгляд, например, М. В. Нечкиной, Рожков в качестве «прилагателя» теории оказался на периферии исторической науки, если вообще не за ее пределами [6]. Слишком уж по-разному понималось историками «приложение» теории (в данном конкретном случае — марксистской политической экономии): для одной приложением теории являются исторические работы, в которых рассматриваются социальные, политические, культурные явления, причины коих усматриваются в экономическом строе эпохи; для Н. А. Рожкова — в решении как общих, так и специальных вопросов экономической истории, сама постановка которых «несомненно, натолкнет... на мысль запастись не поверхностными только, но обширными знаниями в области политической экономии»[7].

Современному экономисту или историку может показаться весьма скудным набор тех теоретических идей, который применяет к истории Рожков, выстраивая свою концепцию экономической истории. Однако достаточно обратиться к курсам политической экономии начала века или к современной учебной литературе по экономической истории с ее неубедительными разделами о «предмете и методе», структуре курса и т. п., как «рейтинг» Рожкова-экономиста начинает стремительно расти, а сравнение окажется далеко не в пользу современных авторов.

Вслед за теоретической политической экономией начала XX в., предварявшей изложение курса решением вопросов о структуре и основаниях выделения тех или иных разделов, исходя «не из априорных, извне взятых положений, а из изучения свойств самого объекта, на исследование которого направлена экономическая мысль»[8] , т. е. хозяйства, Н. А. Рожков включает в круг интересов экономической истории процессы производства, обмена и распределения. При этом его взгляд на хозяйство как на совокупность средств (способов и приемов), какими люди обеспечивают себе удовлетворение своих насущных потребностей, не только обусловил отсутствие в этом ряду процессов потребления (которое есть цель, но не средство), но также предопределил своеобразное отношение к обмену.

Хотя обмен и выступает посредствующим звеном между производством и потреблением, он явно «тяготеет» к первому, он «производителен», так как «приобретая нужный ему материальный предмет, вступающий в обмен человек создает для себя материальную возможность удовлетворения своих потребностей. Значит, и в случае обмена, хозяйственная деятельность направляется на создание материальной обстановки, необходимой для удовлетворения потребностей хозяйствующего лица, направляется на внешнюю природу — но не на видоизменение ее, а на завладение ею в интересах данного лица»[9]. (Заметим в скобках, что уже сам факт того, что положения его теоретической концепции могут быть «подкреплены» фрагментами из наиболее популярных курсов политэкономии, говорит о хорошей осведомленности Рожкова в вопросах, решавшихся экономической наукой того времени далеко не однозначно.)

Отмеченная близость обмена к производству не означает, однако, перемещения его в «тень» последнего, как это произошло позднее в марксистской политической экономии. Уже в ранних своих работах Рожков, соглашаясь с ролью производства хозяйственных благ как основного элемента народного хозяйства, подчеркивал, что только в сфере производственных отношений нельзя искать объяснения изменениям, происходящим в производстве, а «необходимо обратиться с этой целью к изучению обмена и распределения, тем более что исследование этих сторон хозяйства имеет и самостоятельное значение, независимо от объяснений особенностей в процессе производства»[10].

Более того, именно степень развития менового оборота хозяйственных благ, на его взгляд, выступает «основным признаком, характеризующим самые крупные перемены в экономическом строе: известные всем термины «меновое» и «натуральное» хозяйство резко намечают два крупных периода экономического развития, различаемых без труда и не нуждающихся в более подробном определении»[11]. Степень развития менового хозяйства выступает, таким образом, в построениях Рожкова признаком, конституирующим тип хозяйственного развития.

Поскольку распределение, по мнению Рожкова, есть наиболее сложное явление хозяйственной жизни, испытывающее на себе влияние многих факторов, устанавливающее взаимосвязь экономической истории с историей социальной и, главное, предполагает распределение не только хозяйственных благ (потребительных стоимостей), но и капитала в разных видах последнего, характеристика его требует привлечения иных теоретических идей. Оставаясь же в пределах, упомянутых выше, Рожков ограничивает хозяйственную деятельность человека четырьмя отраслями «производства»: добывающей и обрабатывающей промышленности, сельского хозяйства и торговли; формулирует основной (мы бы уточнили — исходный) вопрос экономической истории как вопрос относительного значения этих отраслей в разные периоды истории. Преобладание той или иной отрасли уже с исчерпывающей полнотой характеризует тип хозяйственного развития. (Вопрос о строении народного хозяйства формулировался историком и иначе — как проблема взаимного соотношения города и деревни в историческом прошлом каждого народа.)

Принцип относительного значения отраслей народного хозяйства активно эксплуатировался Н. А. Рожковым для выработки оригинальной периодизации экономической истории, которая являлась едва ли не обязательным элементом любого историко-экономического сочинения того времени. Стоит только присмотреться к отраслевой структуре хозяйства, считал ученый, как очевидной становится потребность в детализации уже практически общепризнанной схемы, разделяющей хозяйственную историю на периоды «натурального» и «менового» хозяйства, в привнесении эволюционной точки зрения в изучение каждого периода. Соединение в рамках схемы двух систематизирующих факторов, характеризующих как «обмен», так и «производство», позволило Рожкову дать более «объемное» изображение процесса хозяйственной эволюции: самая общая схема развития может и должна быть конкретизирована исходя из специфической морфологии хозяйства конкретной страны, что историк и продемонстрировал в своих работах по истории русского народного хозяйства.

Однако любая, самая изощренная периодизация есть всего лишь «канва», но не фундамент, на котором должна покоиться теоретическая концепция последней. Дальнейшее «строительство» потребовало от Рожкова привлечения дополнительных идей из области экономической науки. Поскольку его анализ сосредоточился на процессах производства и распределения, вполне объяснимо использование для целей последнего теории «трех факторов производства», которая в течение долгого времени активно применялась наукой именно для факторного анализа производства и характеристики распределения дохода, «порождаемого» этими факторами. В том, что и в начале века данная теория находилась в научном арсенале, легко убедиться, заглянув в экономические сочинения того времени. Рожков же переносит ее в сферу историко -экономических исследований.

Вследствие того, что хозяйственная деятельность человека слагается под воздействием трех основных факторов — земли, труда и капитала, Рожков относит к компетенции экономической истории вопросы о формах землевладения, т. е. отношениях человека к земле как естественному фактору производства; о формах хозяйства, т. е. способах использования другого фактора — труда; и, наконец, о системе или технике хозяйства, т. е. о совокупности приемов и средств его ведения, вопрос, который историк формулирует иногда экономически более «грамотно», с точки зрения факторного анализа, как определение степени затраты труда и капитала[12].

Заключительным вопросом, решаемым экономической историей, является вопрос о распределении, а точнее — об относительном значении различных видов общественного дохода на том или ином этапе экономической эволюции. В качестве таковых Рожков выделяет: земельную ренту как доход с земли, поступающий в пользу землевладельца; процент на капитал и предпринимательский доход; доход наемных рабочих, их заработную плату. К этому перечню он присоединяет и «государственный доход, как результат податного обложения всех трех названных... ветвей народного дохода»[13].

На первый взгляд может показаться, что перед нами не более чем добросовестное изложение политико -экономических идей (а также положений финансовой науки, так как учение о государственном доходе причислялось к ее предмету), имеющее весьма слабую связь с историческим материалом, призванным проиллюстрировать их. В том, что это не так, убеждает, прежде всего, предложенное Рожковым видение основной задачи экономической истории — изучение эволюции хозяйственных форм, основанное на вышеуказанных теоретических посылках. Ни один историк до Рожкова, да и много позже его, не предварял свои построения «истории форм хозяйственного быта» изложением аналитического аппарата исследования, заимствованного у экономической науки.

Такой подход не оставляет сомнений в вопросе о взглядах ученого на соотношение «экономического» и «исторического» начал в творимой им экономической истории. В то время как большинство историков усматривало свою конечную цель в упорядочении эмпирического материала в систему общих понятий, не разорвавших окончательно связей с исторической действительностью, но в силу своей «общности» родственных категориям экономической науки, Рожков в полном объеме использовал теоретические категории политической экономии (заработная плата, прибыль, процент, рента и т. д.) для характеристики всех без исключения этапов хозяйственной эволюции.

«Историко-экономические исследования немыслимы без применения статистического метода»

Представление об исследовательских методах Рожкова как историка-экономиста будет далеко не полным, если не указать на такой факт. В отличие от большинства своих коллег по «цеху», которые только отмечали в своих работах возросший интерес к исторической статистике и предполагали, что в будущем она поможет получить важные для экономической истории выводы, или сводили свою задачу к подбору фактического материала, оставляя за экономистом задачу его анализа, Н. А. Рожков фактически одним из первых отказался от иллюстративного метода использования статистического материала, попытался соединить в одном лице того, кто «производит» данные, и того, кто анализирует их. Если воспользоваться терминами современной историографии, он стоял у истоков так называемой количественной экономической истории в России.

Уже в первых своих статьях Рожков коснулся многих методологических вопросов количественной экономической истории. Это, прежде всего: проблема достоверности данных исторической статистики; требования, предъявляемые к исследованию, использующему статистические методы; методы обработки массовых источников в историко -экономических исследованиях и др. К имеющим методологическое значение можно отнести и его вывод о том, что сам предмет историко-экономического исследования бросает вызов историку, заставляет «потратить много труда и времени на чисто механическую счетную работу и принуждает углубиться в изучение и применение многих частностей и подробностей статистической техники»[14].

Новые методологические приемы были впервые реализованы Рожковым в работе «Сельское хозяйство Московской Руси в XVI веке» в ходе обработки такого сложного источника исторической статистики, как писцовые книги. Эта составляющая работы не осталась незамеченной исторической наукой. Единодушные в оценке «терпения и громадного трудолюбия», проявленных автором в процессе изучения «очень тяжелого и громоздкого материала, никем еще не употребляемого в дело в такой степени для целей экономической истории»[15], рецензенты, однако, увидели в работе, прежде всего, «бесконечный ряд таблиц», «массу счетного материала», а вместо методов обработки последнего — «ловкую и удачную эквилибристику» с цифрами.

Ответ Рожкова содержал достаточно жестко сформулированные требования к любому (включая и самого себя) историку, использующему количественные методы анализа: «кто берется за статистическую работу, тот должен быть знаком с основными приемами статистического исследования»[16].

Несмотря на ряд серьезных и справедливых замечаний, высказанных в адрес приемов обработки статистических материалов, использованных Рожковым, его работа заняла прочное место в ряду «историко-статистических» исследований. Она выполняла функцию своеобразного «пробного камня» или ориентира, позволяющего квалифицировать их с точки зрения «тех методологических путей, которых должен держаться историк, работающий над цифровым материалом»[17]. По одну его сторону разместились исследования, реализовавшие чисто исторический подход, для которого характерно лишь «цифровое изображение фактов». По другую же — работы статистического направления.

Критика подхода, использующего «математические критерии», применение которых всегда предполагает наличность «прочих равных условий», в истории, где о равенстве условий не может быть и речи, лишь укрепила позиции работы Рожкова, поскольку поставила использование приемов и методов статистического анализа в зависимость от характера материала и задач исторического исследования.

«В годы сибирских скитаний»

С 1910 по 1917 гг. Н. А. Рожков «волею судеб был вынужден отдавать часть своего досуга изучению прошлого далекой сибирской окраины», — так современник характеризовал статус бывшего приват-доцента Московского университета, а тогда ссыльнопоселенца, сменившего в годы «сибирских скитаний»[18] Иркутск, Читу, Томск и Новониколаевск. Безусловно, оторванность от научных центров, библиотек, архивов, его политическая активность в этот период не могли не сказаться на творчестве Рожкова как историка-экономиста. Но эти обстоятельства отнюдь не прервали разработку фундаментальной темы в его творчестве.

В начале 1912 г. Н. А. Рожков ходатайствовал перед распорядительным комитетом Восточно-Сибирского отдела Имперского Русского географического общества (ВСОИРГО) о разрешении пользоваться рукописями, хранящимися в музее отдела. Заручившись разрешением, он приступил к работе в архиве, где его внимание привлекли дела Макаровского волостного правления Киренского уезда, заключавшие, по его словам, «материал, важный для изучения истории народного хозяйства»[19]. После «черной, предварительной» работы по разбору дел, составлению описи, потребовавшей значительных усилий и почти девятимесячного труда, Рожков приступил к критическому анализу волостной статистики как источника экономической истории, результатом которого стала напечатанная в начале 1915 г. статья «К истории народного хозяйства в Сибири. Экономический быт Макаровской волости Киренского уезда в конце XVIII и первой половине XIX вв.».

И новую свою работу Рожков начинает с решения важного в методологическом отношении вопроса о степени достоверности волостных дел как источника исторической статистики. Будучи историком, а не экономистом, для ответа на этот вопрос он вновь использует инструментарий историка, привыкшего проверять свои аргументы главным образом путем аналитических рассуждений. Эти рассуждения приводят его к весьма важному методологическому заключению, что достоверность исторической статистики повышается по мере «удаления вглубь прошлого», а погрешностей в ее данных не больше, чем в статистике современной. Предъявлять же к исторической статистике те же требования, что и к современной, задачи, приемы и методы которой «расширились и усложнились соответственно усложнению самой экономической жизни»[20] , было бы, на его взгляд, неверно.

В основном тексте статьи Рожков реконструирует статистику, характеризующую территорию волости и ее население (абсолютные размеры численности населения в пределах рассматриваемого периода, уровень рождаемости и смертности, прирост населения за счет «внешних» и «внутренних» факторов, половозрастную и сословную структуры и др.). Воссоздает исторические статистические ряды цен на деньги, землю, продукцию сельского хозяйства, рыболовства и охоты, рабочую силу. Восстанавливает статистику торговли, доходов и расходов населения. И всякий раз соотносит эти конструкции с важными экономическими проблемами развития региона: системами и техникой земледелия и скотоводства; характером организации промыслового предпринимательства и торговли; хозяйственным значением обрабатывающей промышленности и т. д.

Однако не это соотнесение представляется важным историку, а потому столь несоизмеримыми с проделанной работой по воссозданию исторической статистики представляются весьма скупые выводы, которыми завершает он каждый раздел своей статьи. Словно бы кропотливая работа по реконструкции обращенных в прошлое статистических рядов проделана... ради самих рядов. Создаваемая Рожковым история — это история движения экономики, история развития, история сдвигов в ее структуре, наконец, история кризиса. Можно определить характерные особенности хозяйства в различные исторические периоды, как это делает традиционная историко -экономическая наука, но нельзя понять причин изменений, происходящих в экономике, во временной динамике, не «наложив» полученные статистические ряды друг на друга, не «высветив» переломные точки в хозяйственном развитии исследуемого региона.

Рожков отмечает два таких переломных момента в экономической истории волости. Первый приходится на самый конец XVIII и первое десятилетие XIX в., когда на основании сравнительного анализа статистических рядов отмечается нарастание кризисных явлений в экономике региона: «территория делилась на пять малых волостей, разрозненных между собою, необъединенных; рост населения шел туго, процент непроизводительного населения был высок, земледельческая техника низка... караванная система торговли... перестала уже удовлетворять в достаточной степени потребности»[21]. В характере торговли Рожков усматривал «наиболее уязвимый пункт всей хозяйственной организации региона»[22].

В начале следующего десятилетия, когда происходят существенные изменения в характере торговых отношений —хлебные рынки передвигаются ближе к изучаемому району, а торговля приобретает крупные формы благодаря появлению торговых посредников, действующих на образовавшихся местных ярмарках, — меняется и экономика волости: растут абсолютные показатели развития отраслей, снижаются цены, начинается формирование подлинно товарного хозяйства с обширным рынком, что приводит к административному оформлению волости в современных границах.

В 40-х годах XIX в. бесстрастная статистика, а вслед за нею и исследователь, отмечают наступление нового кризиса во всех сферах хозяйственной жизни, негативно отразившегося на соотношении доходов и расходов местного населения, приведшего к значительной его задолженности. Его причину Н. А. Рожков усматривал в крепостном праве, в специфике его проявления в Сибири, где крестьяне, в том числе рассматриваемой волости, были прикреплены к земле и тяглу, что «порождало вредную опеку», сдерживало развитие прогрессивных капиталистических отношений, готовых «вселиться в самые недра деревни».

Можно сколько угодно долго спорить о справедливости выводов, к которым приходит автор, однако же при невысоком уровне экономических, а не только исторических обобщений попытка предложить метод, способный расширить понимание исторической эволюции хозяйственных процессов, должна быть признана значительным достижением отечественной экономической историографии начала века.

Экономическая история отдельного предприятия

В середине 1920-х годов Н. А. Рожков обратился к новой области историко-экономического знания. В своем выступлении в Обществе историков-марксистов 9 апреля 1926 г. он изложил некоторые методологические подходы к изучению истории промышленных предприятий как хозяйственных организаций. Экономическая история отдельного предприятия была, на его взгляд, «землей неизведанной» для русской как исторической, так и экономической наук, которые даже в лице лучших своих представителей не обращались к источнику информации об экономической организации промышленных предприятий, каковым является фабрично-заводской архив.

Обобщая опыт работы с архивом Прохоровской (Трехгорной) текстильной мануфактуры, Н. А. Рожков сформулировал в докладе те вопросы, ответы на которые позволяют получить, прежде всего, бухгалтерская отчетность и документы делопроизводства, сохранившиеся в нем. Динамика объемов производства, торгового оборота, заработной платы, прибыли, производительности труда, изменения в структуре капитала, смена форм организации производства, управления предприятием — вот далеко не полный их перечень и одновременно программные вопросы новой историко-экономической дисциплины. История экономики отдельного предприятия в такой ее интерпретации представляет собой часть экономической истории, которая в качестве источников привлекает делопроизводственную документацию предприятия и рассматривает последнюю в качестве основного объекта исследования.

Обилие материала, столь непривычного для историка (который, в силу этого, «должен быть энциклопедистом: до некоторой степени бухгалтером, чтобы за бухгалтерскими фикциями вскрыть подлинную действительность»[23]), а также трудоемкость его обработки обусловили необходимость организации коллективной работы над архивными документами. Последняя осуществлялась учениками Н. А. Рожкова под его руководством, наблюдением и контролем.

Однако официальная советская историография увидела в начинании ученого лишь попытку увести историческую науку с магистрального направления ее развития — изучения рабочего движения — в область «теоретико -экономическую» (М. В. Нечкина). Полный же внутреннего содержания протест Н. А. Рожкова, что «много найдется охотников изучать историю рабочего движения на фабриках, но немного найдется охотников изучать сухой и трудный материал, касающийся фабрик, как предприятия, с экономической точки зрения»[24], остался без ответа.

В последующие годы (уже после смерти Н. А. Рожкова) аргументация оппонентов не претерпит принципиальных изменений, став лишь откровенно догматической, апологетической и телеологической. Наука займется идеологическим и методологическим обеспечением горьковского начинания по написанию «Истории фабрик и заводов». Программа изучения экономической истории отдельного предприятия останется нереализованной.

* * *

Во многом незавершенные поиски и новации в науке Николая Александровича Рожкова и по сей день остаются значимым интеллектуальным ресурсом в деле теоретико -методологического самоопределения экономической истории.

---

[1] Памяти Рожкова: Сб. статей. М., 1927. С. 8.

[2] ОР РГБ. Ф. 546. Оп. 1. К. 22. Д. 69. Л. 1.

[3] [Милюков П. Н.] Рец. на: Рожков Н. Сельское хозяйство Московской Руси в XVI веке. М., 1899 // Мир Божий. 1899. № 11. С. 78. (Авторство П. Н. Милюкова установлено по цитировавшемуся выше письму).

[4] Сторожев В. Новый учебник по русской истории // Образование. 1900. № 10. С. 118.

[5] Рожков Н. А. Социальный материализм // Образование. 1899. № 11. С.39.

[6] См.: Нечкина М. В. Русская история в освещении экономического материализма (историографический очерк). Казань, 1922. С. 36, 57.

[7] Рожков Н. А. Факультет общественных наук // Вестник воспитания. 1915. № 2. С. 78.

[8] Железнов В. Я. Очерки политической экономии. Изд. 3-е. М., 1905. С. 82—83.

[9] Туган-Барановский М. И. Основы политической экономии. Изд. 4-е. Пг., 1917. С. 7.

[10] Рожков Н. А. Сельское хозяйство Московской Руси в XVI веке и его влияние на социально-политический строй того времени // Исторические и социологические очерки. Ч. 1. М., 1906. С. 57.

[11] Рожков Н. А. Натуральное хозяйство и формы землевладения в Древней России // Там же. С. 103.

[12] Рожков выстраивает следующую причинно-следственную связь: техника хозяйства определяется относительным значением отраслей хозяйства, формами землевладения и формами хозяйства.

[13] Рожков Н. А. Эволюция хозяйственных форм. СПб., 1905. С. 7.

[14] Рожков Н. А. К вопросу о степени достоверности писцовых книг // Исторические и социологические очерки. М., 1906. Ч. 2. С. 253.

[15] [Милюков П. Н.] Цит. соч. С. 76.

[16] Рожков Н. А. Рец. на: Сергеевич В. Н. Древности русского права. СПб., 1903. Т. 3. С. 482 // Исторические и социологические очерки. М., 1906. Ч. 2. С. 271.

[17] Веретенников В. К вопросу о методологических приемах при разработке цифрового исторического материала // Журнал министерства народного просвещения. 1912. № 1. С.120.

[18] Сибирский архив. 1915. № 7—9. С.426.

[19] Рожков Н. А. К истории народного хозяйства в Сибири. Экономический быт Макаровской волости Киренского уезда в конце XVIII и первой половине XIX вв. // Известия ВСОИРГО. Иркутск, 1915. Т. XLIV. С. 39.

[20] Там же. С. 41.

[21]Рожков Н. А. К истории народного хозяйства в Сибири. С. 87—88.

[22] Там же. С. 88.

[23] Рожков Н. А. К методологии истории промышленных предприятий // Историк-марксист. 1926. № 2. С. 211.

[24] Рожков Н. А. К методологии истории промышленных предприятий // Историк-марксист. 1926. № 2. С. 224.