HotLog

Этой статьей мы завершаем дискуссию по книге американских исследователей Фионы Хилл и Клиффорда Гэдди «Сибирское проклятье» (см.: ЭКО. 2004. № 6—8, 12; 2005. № 1—2).

А была ли дискуссия?

Л. В. МЕЛЬНИКОВА,
Институт экономики и организации промышленного производства СО РАН,
Новосибирск

Движенья нет, сказал мудрец брадатый.

Другой смолчал и стал пред ним ходить.

Сильнее бы не мог он возразить;

Хвалили все ответ замысловатый.

А. С. Пушкин

Трудности коммуникации

31 октября 2005 г. популярный сетевой ресурс Johnson's Russia List опубликовал обзор материалов дискуссии на страницах журнала «ЭКО» по поводу прошлогоднего бестселлера Ф. Хилл и К. Гэдди «Сибирское проклятье: как коммунистические плановики забросили Россию в холод»[1] . Автор обзора Стивен Шенфилд был приглашен журналом «Problems of Economic Transition», издаваемым в Нью-Йорке, для участия в переводе статей российских ученых, которые должны выйти в декабрьском номере журнала. На этом дискуссию можно считать завершенной. Интересно, какой видится реакция сибиряков из-за океана?

С одной стороны, вполне предсказуемой: «Как можно было ожидать, учитывая, что эти экономисты сами живут в Сибири и на Севере, то есть в местах, которые Хилл и Гэдди предполагают обезлюдить, их отклики были весьма критическими (мягко говоря)». С другой стороны, «поразительно», что новосибирские критики «избегают прямо оспаривать доводы о том, что инвестировать значительные ресурсы в развитие холодных и удаленных регионов экономически расточительно и иррационально». (Видимо, обозреватель ожидал, что ученые ринутся оспаривать очевидное.) Общее отношение сибиряков он формулирует следующим образом: «Что тут нового? Мы лучше вас знаем, что холодно, дорого и далеко». Но далее следуют многочисленные «но», которые для автора обзора сводятся к трем соображениям.

Во-первых, концентрация исключительно на холоде и политике размещения, как единственном факторе, тенденциозна. Столь же однобоко сосредоточиваться на удаленности Сибири от европейских рынков, игнорируя ее близость к азиатским рынкам. Во-вторых, сибирские авторы не доверяют Хилл и Гэдди в вопросах национальной безопасности и подчеркивают стратегические и геополитические угрозы от обезлюдения обширных приграничных областей страны. Третье соображение американец формулирует как «региональный или местный патриотизм», одерживающий верх над экономической целесообразностью.

Основным недостатком «Сибирского проклятья» для С. Шенфилда является «провал коммуникации». По его мнению, рекомендовать иностранному правительству какую-либо политику, — значит непозволительно оскорблять национальную гордость, а в данном случае — особенно уязвлять региональную гордость сибиряков. Поэтому естественной реакцией с их стороны будет заявление, что они и так все знают о цене холода и им нечему учиться у парочки американских исследователей с их поверхностными знаниями о Сибири. И тогда они (сибиряки) вольны заняться более интересными догадками касательно того, кто платит этим исследователям за эту антироссийскую, антисибирскую и антиновосибирскую провокацию, — резюмирует обозреватель, видимо, иронизируя над высказанными в ходе полемики предположениями.

Со своей стороны, С. Шенфилд почел своим долгом восполнить «провал коммуникации» и прокомментировал недостатки книги. Прежде всего, он подтвердил, что в своих рекомендациях «депопуляции», то есть обезлюдения, Хилл и Гэдди не различают Крайний Север и юг Западной Сибири, что и вызывало «изумление, негодование, насмешки и подозрение рецензентов из "ЭКО"». Далее он сосредоточил свою критику на концепции индекса ТДН (средневзвешенной по плотности расселения температуры), которая лежит в основе расчетов и далеко идущих выводов «Сибирского проклятья». Он отмечает, что, во-первых, результаты измерений зависят от выбранной для построения индекса ТДН точки отсчета (чем она выше, тем сильнее влияние фактора численности населения, а чем она ниже, тем сильнее влияние температуры). Авторы «Сибирского проклятья» заявили, что выбрали точку «—10°С» просто для удобства и потому что она соответствует московской температуре января.

Во-вторых, спорным представляется выбор именно январской температуры. В-третьих, не учтены факторы влажности и ветра. В-четвертых, в расчетах географического распределения «холодности» не учтена нелинейность зависимости затрат от холода. С учетом вышеизложенного рецензент пересчитал индекс ТДН для российских городов и обнаружил, что все-таки Новосибирск и Омск — не самые холодные в России города, а наибольший вклад в «холодность» России вносят меньшие по численности города в районах экстремального холода.

Такой результат можно приветствовать как явный «успех коммуникации» с сибиряками. А далее С. Шенфилд открывает еще более радужные для Сибири перспективы, связанные с глобальным потеплением, возможность которого в «Сибирском проклятьи» не обсуждается. И все же, по мнению рецензента, книга содержит одну важную идею. «Очевидно, что критики из "ЭКО" не осведомлены о полном масштабе издержек, которые они вместе со всеми сибиряками и северянами платят за холод. Хилл и Гэдди предоставляют впечатляющий набор информации на эту тему, основанной большей частью на канадском, скандинавском опыте и опыте Аляски». Касаясь «провала коммуникации» с российскими читателями, рецензент рекомендует «убедить их в устрашающей реальности полных "издержек холода"», а потом предоставить им как гражданам России рассудить, какие выводы последуют для государственной политики».

Устрашающие цифры: методика получения

Такая рекомендация подразумевает, что авторы «Проклятья» осведомлены о полном масштабе «издержек холода». Они сами, видимо, тоже так считают, потому что с их легкой руки по многочисленным медийным изданиям и серьезным журналам разошлись три цифры: 1) «Россия теряет ежегодно из-за неправильного размещения населения и производства (мисаллокации) 1,5—2% валового внутреннего продукта (варианты: 3%, 4%, «несколько процентов», «десятки миллиардов долларов»); 2) «Сибирь перенаселена на 10 (15, 16) миллионов человек» и 3) «стоимость жизни в Сибири в 4 раза выше, чем в среднем по России, а производственные издержки — еще выше».

Откуда же взялись эти оценки? Авторы ссылаются на грандиозный проект «Цена холода», осуществленный под руководством Б. Икеса и К. Гэдди. Мне нигде не удалось найти описание расчетов, кроме как в кандидатской диссертации аспирантки Пенсильванского университета Т. Михайловой (нигде не опубликованной, кроме сайта упомянутого университета)[2].

В чем состояла идея расчетов? Предполагалось, что Канада — образец рыночной модели северной страны. Следовательно, поведение множества мелких независимых экономических агентов было рационально и не искажалось искусственными посылами в виде государственной политики размещения производительных сил. Поведение состоит в выборе места проживания и дислокации производства. Экономически рационально проживать и производить в более теплых климатических зонах. В результате столетней миграции (за период 1911—1991 гг.) граждан в южном направлении в Канаде индекс ТДН повысился. Это — закономерный результат свободного развития пространственной структуры рыночной экономики.

Россия тоже большая северная страна, в 1910 г. она находилась примерно в той же позиции, что и Канада, и, по мнению автора, была еще рыночной страной. Следовательно, если бы не было «коммунистических плановиков», то изменение индексов ТДН должно было быть сходным с канадской моделью и определяться только «поведением малых агентов, то есть населения, выбирающего места проживания, максимизирующие его полезность», и «поведением фирм», выбирающих места размещения, максимизирующие ожидаемую прибыль. Если же они отклонятся от прогнозируемых из «канадской модели», то это отклонение следует трактовать как результат вмешательства нерыночных сил. С 1910 г. по 1989 г. индекс ТДН понизился. Следовательно, это результат сознательно неправильного, волюнтаристского и насильственного перемещения капитала и людских ресурсов на Север и Восток.

Как Сибирь оказалась перенаселенной

Для построения регрессионных уравнений была собрана панель статистических данных о численности населения и занятости в промышленности: 1) для 38 регионов Канады за 1911, 1941, 1951, 1961, 1971 и 1991 гг., и 2) 79 регионов Российской империи по состоянию на 1910 год и Советского Союза по состоянию на 1989 г. Кроме того, в качестве зависимых переменных использовались данные о площади, среднеянварской температуре, наличии полезных ископаемых, удаленности от крупнейших городов и другие географические характеристики.

Далее на базе канадских данных оценивалась динамическая панельная модель, включающая в себя систему из двух уравнений множественной регрессии, в которых показатели населения или занятости в промышленности зависели от тех же показателей предыдущего года, а также от остальных географических характеристик. Найденные коэффициенты при зависимых переменных трактовались как закономерности, которым должно было подчиняться размещение населения и производства в российской экономике в случае ее рыночного развития после 1917 г. Затем в полученные уравнения были подставлены российские данные 1910 г. и полученный результат (расчетный на 1989 г.) интерпретирован как «контрфактическая», истинно рыночная пространственная структура расселения и производства, которая сравнивалась с фактически сложившейся структурой 1989 г. На этой базе рассчитывались «контрфактические» и действительные индексы ТДН. Оказалось, что фактический индекс ТДН России на полтора градуса ниже возможного «рыночного» значения.

Основной вывод: пространственное размещение людей и производства в России неэффективно, а «избыточное население Сибири и Дальнего Востока варьирует, по разным оценкам, от 10 до 15,7 миллионов человек». В частности, на территории Томской губернии в 1989 г. должно было бы проживать 5 млн чел., но фактически оказалось 10 млн чел. По мнению автора, в среднем восточные регионы перенаселены в полтора раза, и при существующем темпе миграции оптимальное размещение будет достигнуто спустя 180 лет.

Итак, одна цифра нашлась. Невозможно усомниться в добросовестности автора при выполнении этого эконометрического упражнения. Должным образом описаны все теоретические допущения, массив данных, процедуры оценивания и выбора моделей. Все логически безупречно в рамках оговоренных посылок. Но в том, что касается посылок, остаются мучительные вопросы. Если для человека так же естественно двигаться за солнцем, как для одуванчика, то почему коренные народности Севера нарушают это правило? Неужели политически корректно лишать их звания Homo economicus, особенно в стране, которая ввела политкорректность в массовую культуру? Почему атомистические канадские граждане и фирмы движимы стремлением к физическому теплу, а не притяжением гигантского рынка их южного соседа США? И почему тогда теплая Мексика экономически приклеилась к подбрюшью своего северного соседа, вытянувшись всеми своими сборочными заводами вдоль государственной границы, — неужели для того, чтобы понизить свой индекс ТДН[3]? Неужели канадский рынок и в 1991 г. состоял из бесчисленного числа мелких фирм, независимо принимающих решения о месте дислокации? Если Россия в 1910 г. была идеальной рыночной страной, то кто за 20 лет до того решил строить Транссиб? Купцы, охотники и крестьяне, которые просуммировали свои маленькие независимые решения, или все-таки царское правительство ввиду нарастающих раздоров в семье империалистических государств? Почему учтены последствия Второй мировой войны, а Первая мировая война, интервенция и гражданская война в России оставлены без последствий? Почему последствия войны сводятся к сокращению численности населения, а не к сознательным перемещениям огромных материальных ресурсов в тыл? Может быть, потому, что в Канаде соответствующих перемещений никогда не было? Подходит ли модель совершенной конкуренции для объяснения пространственной структуры современных рынков?

Абсолютноно ясно, что исследователь обязан ограничивать число рассматриваемых факторов во имя качества получаемых уравнений. Но внешне безупречная однофакторная логика может привести к столь же абсурдным выводам, как софизм типа «1. Антип зол. 2. Все сатрапы злы. а Антип — сатрап». В данном случае мы имеем: «1. В Канаде правильная география производства. 2. В Канаде индекс ТДН растет. 3. В России индекс ТДН падает. а В России неправильная экономическая география».

Как холод заморозил рост ВВП

Следующий больной вопрос — как все-таки получилось, что Россия ежегодно теряет 2% ВВП из-за неправильной географии производства? Хилл и Гэдди ссылаются на канадские исследования, согласно которым Канада ежегодно тратит около 1,6% ВВП на борьбу с последствиями холода. В США получены оценки потерь — 1,04—1,46% ВВП при снижении температуры на один градус. Что же касается России, то опять единственный источник — ссылка в «Сибирском проклятьи» на ту же диссертацию того же автора.

Для того чтобы вычислить связанные с холодом издержки, налагаемые на российскую экономику пространственной неэффективностью, Т. Михайлова сначала оценивала эластичность энергопотребления по температуре. Для этого она оценила зависимость отношения «производственное потребление энергии/занятость в промышленности или сельском хозяйстве» от среднеянварской температуры региона на базе данных по регионам за 1991 и 1992 гг. Найденные в результате коэффициенты эластичности энергопотребления варьируют по регионам от 2,5% до 4% на один градус Цельсия. А отсюда уже следует вывод, что коль в Новосибирске январские температуры на 8—9°С ниже, чем в Москве, то в аналогичных производственных процессах на единицу труда требуется на 30% больше электроэнергии.

Для оценки избыточных затрат на отопление она построила индекс средневзвешенного по плотности расселения числа градусо-дней, когда требуется отопление, и сравнила его фактические значения по регионам с «контрфактическими», полученными в предположении, что расселение населения имеет «рыночную» пространственную структуру (см. выше). Разумеется, получилось, что страна расходует на отопление на 5,7% больше энергии, чем следовало бы. И вновь смелый вывод: «Средний сибирский город имеет на 60% больше отопительных градусо-дней по сравнению с Москвой, следовательно, на жителя требуется на 60% больше энергии». И важное открытие по ходу: «тот факт, что в России дома строились с лучшей теплоизоляцией, чем в США, доказывает, что до некоторой степени адаптация к холоду происходила даже при советской системе».

Переходя к оценке стоимости избыточных энергозатрат, исследовательница оценила зависимость найденных региональных показателей температурной эластичности энергопотребления от разницы между фактическими и «контрфактическими» или «рыночными» индексами ТДН. Оцененный коэффициент пропорциональности умножим на полтора градуса похолодания в России вследствие неправильной политики размещения производительных сил (см. выше) и получим оценки возможного энергосбережения в случае осуществления «рыночной» политики в натуральных единицах топлива, которые затем переведем в газовый эквивалент, умножим на экспортную цену газа в 2000 г. в долларах, и, наконец, получаем 0,9%—1,2% номинального ВВП в долларах 2000 г.

Чтобы оценить потери производительности труда в строительстве вследствие холода, автор построила производственную функцию Кобба-Дугласа, в которую включила, помимо труда и капитала, еще и температуру. Полученный коэффициент при переменной температуры (0,023) трактуется как эластичность производительности по температуре, вновь умножается на полтора градуса похолодания, поправляется на долю строительства в ВВП, и в результате еще 0,22% ВВП теряется вследствие слишком холодного климата. А пресловутый «среднесибирский город» требует на 23—25% больше труда и капитала, чем Москва, для выполнения аналогичной задачи.

Общие выводы оказались таковы. В результате советского планирования Россия стала на полтора градуса «холоднее», чем могла бы быть. Эта разница между фактическим и возможным значением индекса ТДН обходится в 1% ВВП вследствие избыточных энергозатрат плюс 0,2% ВВП из-за потерь производительности труда в строительстве. Распространяя найденные значения эластичности показателя совокупной производительности производственных факторов по температуре на остальные отрасли экономики, записываем на счет холода уже 1,3% ежегодного ВВП. Берем последние 30 лет советской эры, возводим 1,01 в 30-ю степень и получаем, что ВВП мог бы быть выше на 35% (а по худшему сценарию, то есть 1,023 в 30-й степени, на 97%), и называем результат «потери ВВП от неправильного размещения производства». Пишем, что каждый россиянин отказался от четвертой части своего дохода (или даже от половины) во имя освоения Сибири, и ставим восклицательный знак.

Но Хилл и Гэдди не транслируют все выводы взволнованной аспирантки на широкую аудиторию. Они повсеместно сообщают лишь о потерях 1,5—2% ежегодного ВВП вследствие понижения индекса ТДН на один градус, умножают этот показатель эластичности на полтора градуса «похолодания» вследствие коммунизма и получают не вызывающую подозрений, вполне солидную оценку «налога на холод», ежегодно выплачиваемого Россией — 2,25—3% ВВП.

Таким образом, нашлась и вторая цифра. И если мыслить в рамках предложенной логики, то и придраться уже не к чему, кроме разве что странного среднесибирского города, среднего, по-видимому, между Омском и Певеком. Неужели этот среднесибирский город лежит в основе третьей любимой цифры Ф. Хилл, повсеместно рапортующей о четырехкратном превышении стоимости проживания в Сибири по сравнению с Россией? Может быть, но мне не удалось найти концов.

Идеи «Проклятья» работают

В конечном счете, вся слава досталась авторам «Проклятья», а единственный внешний выход из диссертации Т. Михайловой — ссылка в знаменитой книге. А далее идея унаследованной «мисаллокации» (неправильного размещения) производительных сил победно шествует по планете. Если полномочным представителем последней считать Мировой банк, то он в своих регулярных рекомендациях по региональной политике в России называет «замечательным» индекс «средней температуры на душу населения» и без ссылок сообщает о стремительном росте «искусственных городов» в «негостеприимных» районах Севера и Востока России после Второй мировой войны. Аналитики Мирового банка просто теряются в догадках: «сегодняшний уровень знаний является недостаточным для того, чтобы точно объяснить причины, послужившие основанием для развития новых городов в отдаленных районах страны в течение советского времени»[4]. Их очень (на нескольких страницах) занимает «закон Зипфа», столь красочно представленный в «Проклятьи»[5].

И не важно, что это не закон, а наблюдение, в которое не вписываются Франция и другие страны, а распределение Зипфа может описывать и другие объекты, например, размеры фирм, которые, в свою очередь, могут быть описаны и другими видами распределений (логнормальными и пр.). Для специалистов Мирового банка важно, что российские города не укладываются в предлагаемую линию, значит, в стране «слишком большое число городов с населением 0,5—1,5 миллиона жителей, следовательно, они создавались методом «штамповки», который предпочитали советские органы планирования, и путем «принудительного переселения». Отсюда следуют стандартные рекомендации стимулировать «обратную миграцию», ликвидировать льготные тарифы на электричество и энергию в отдаленных районах, дальше передавать налоговую и бюджетную ответственность с федерального на местный уровень, дабы не способствовать иждивенческим настроениям, и т. д. и т. п.

Идеи «Сибирского проклятья» развиваются и актуализируются. Харлей Балзер, бывший директор Центра евразийских, российских и восточноевропейских исследований Университета Джорджтауна, считает, что эта книга дает аргумент в пользу повышения цен на энергоносители как условия вступления России в ВТО. «Президент Путин должен послать копию этой книги каждому из российских переговорщиков. Аргумент, что низкие затраты на энергию являются "сравнительным преимуществом" России, компенсирующим в чем-то ее холодный климат, может быть не оптимальным экономическим ответом на иррациональное размещение населения, инфраструктуры и мифологию этого громадного региона»[6].

Ф. Хилл, со своей стороны, уже предлагает меры, которые помогут принять Россию в ВТО на общих основаниях — для этого нужно лишь освободить Сибирь от «избыточного населения». Она столь бережно относится к изобретенному ей термину, что специально высказывается против применения термина «ресурсное проклятье» для экономики России. По ее мнению, россиянам не следует «преследовать химеру более сбалансированной экономики» и сворачивать инвестиции в нефтегазовый сектор. Проклятье для нее именно сибирское, а не нефтяное, поскольку низкие цены на энергоносители, отстаиваемые российскими переговорщиками, являются залогом выживания в холодных климатических условиях[7].

Что касается России, то простота обсуждаемых идей и наглядность цифр настолько вдохновили экономического советника премьер-министра П. Щедровицкого, что он поспешил популяризовать их в «Аргументах и фактах». В его пересказе уже 3% экономического роста в год мы теряем из-за неправильного размещения промышленного потенциала и населения. Без каких-либо кавычек и ссылок советник повествует, что в эпоху плановой экономики на Север целенаправленно завозили население, сформировали города, где живет от 35 тысяч человек (как в Салехарде) до 135 тысяч (как в Норильске). «Вы представляете, сколько стоит содержание каждого жителя в этих регионах?» — вопрошает Щедровицкий в полной уверенности, что читатель не представляет и безусловно верит, что этих жителей кто-то содержит. «Сбежать из мертвой зоны», — так доступно формулирует автор средство выполнения первой, по его мнению, задачи национальной политики — концентрации населения в нескольких регионах. Отсюда следует и вторая задача: надо развивать сильных. Пройдет время, — гипнотизирует Щедровицкий, — и сильные начнут подтягивать слабых[8] .

Цитаты можно множить и дальше. Так, специалист в области национальной безопасности Ф. Хилл и автор популярного в прошлом термина «виртуальная экономика»[9] К. Гэдди в одночасье стали классиками региональной науки. Теперь западные ученые, говоря о разнообразии региональных экономик России, ссылаются сразу на Хилл и Гэдди. Е. Т. Гайдар отсылает к ним в своей последней книге «Долгое время». В десятках текстов можно встретить фразу типа «согласно расчетам американских ученых, Россия теряет 2% ВВП из-за неправильного размещения производства и населения, а Сибирь перенаселена на 16 млн чел.». Журналистов не волнуют чистота расчетов и обоснованность выводов, да это и не их профессия, а ученые доверяют добросовестности авторов популярной книги. Все же упомянутый выше Х. Балзер мягко называет главный вывод книги — «Никому не следует жить восточнее Суздаля» — нереалистичным и беспокоится, что это умалит ценность предлагаемых авторами мер государственной политики в отношении Сибири. Рецензенты с разных позиций критикуют индекс ТДН, но не подвергают сомнению серьезность проблемы «цены холода», в которую следует включать не только производственные и инвестиционные издержки, связанные с холодом, но и ущерб здоровью и качеству жизни населения. Но никто не предложил более внятного показателя.

Где холод более ценен: издержки книгопроизводства

Как можно было бы измерить цену холода? Для этого действительно потребовался бы грандиозный проект. Можно было хотя бы просчитать затраты на строительство одного и того же объекта в разных климатических зонах, на производство единицы стандартных продуктов, затраты на содержание 1 м2 жилья. Все это трудоемкие задачи, даже без учета уникальности размещения ресурсов, особенностей внешнего и внутреннего спроса или соображений национальной безопасности. Проводить эти расчеты только для того, чтобы срезать лихие оценки северных удорожаний, доказать очевидную для нас жизнеспособность Сибири, чтобы ответить на книгу, которая уже выполнила поставленную авторами задачу, было бы можно и интересно — если бы иметь в распоряжении фонд зарплаты Брукингского института. Иначе это экономически нерационально. А между тем статистические данные демонстрируют, что свободные, никем не понуждаемые частные инвесторы вкладывают в сибирскую экономику все возрастающие средства. Нет оснований не доверять их экономической рациональности[10].

Пора вернуться к щекотливому вопросу: «А кто платит за такие книги?» Платит Брукингский институт, солидный «мозговой центр», то есть независимая некоммерческая организация, занимающаяся прикладными политическими исследованиями, основанная еще в 1927 г. Этот «университет без сотрудников» традиционно пользуется уважением за объективность и полноту исследований, но он вынужден конкурировать за деньги частных фондов и фондов-организаций, контракты и пожертвования частных организаций с тремя сотнями других американских независимых мозговых центров, число которых в США стремительно возрастало в 90-е годы. Еще важнее в этой борьбе добиться возможности влиять на стратегический курс государствен ный политики, за доступ к уху власть имущих. Поэтому мозговые центры «заинтересованы не столько в изучении проблемы, сколько в отстаивании заранее данных ответов»[11].

Писать в таких условиях сложно. Как замечает хорошо знакомый с атмосферой «мозговых центров» Х. Балзер, «Так же как советская модель экономического развития требовала издержек, существует и цена за писательство для таких издательств, как Брукингс. Стремительная ротация на службе частного издательства мозгового центра заставляет быстро крутиться. Скорость означает, что некоторые вещи теряются...» А находится множество логических противоречий, которые сталкиваются даже на одной странице.

Поклонники рыночных сил заявляют вдруг, что для того чтобы «двинуться в правильном направлении», из Сибири и Дальнего Востока — «мест, где с рыночной точки зрения не должно быть людей», «России потребуется активная государственная политика», нужен «интервенционистский подход для того, чтобы приблизиться к оптимуму». «Рыночные механизмы сами по себе не решат российских проблем. Нужны смелые шаги, чтобы снять ограничения и максимизировать мобильность», — выражаются они вдруг в терминах оптимизации, столь любимой советскими плановиками[12].

Критикуя размеры «искусственных» сибирских городов, они объявляют их недостаточно большими (с точки зрения «закона Зипфа»), начисто забывая, что на предыдущей странице «доказали», что с рыночной точки зрения, эти города просто не должны были возникнуть. Кроме того, они закрывают глаза на то, что «недостающие большие города» — это столицы бывших союзных республик, которые вместе с российскими городами неплохо ложатся на кривую Зипфа.

Авторы называют Сибирь бременем для России и желали бы освободить страну от бремени ее содержания[13]. Но все их рекомендации сводятся к созданию достаточной плотности населения для достижения эффекта агломерации в европейской части России, что только обострит проблемы перераспределения доходов между новыми преуспевающими и обреченными на стагнацию восточными регионами.

В конце концов, уже на обложке авторы подменили объект. Ведь если что-то и забросило Россию в холод в 1917 г., то это были мировая война и революция. А коммунистические плановики довольно быстро ее «согрели», соединив в течение пяти последующих лет множество независимых республик в союзное государство, очертания которого очень напоминали границы бывшей Российской империи; при этом индекс ТДН вернулся к исходному «рыночному» значению, и даже теплее, потому что отпали холодная Финляндия и прохладная Польша. А в 1991 г. географический центр бывшей Российской империи действительно сместился с центральной площади Новосибирска в Ханты-Мансийский АО, но этот факт не учитывался в расчетах, проведенных на статистической базе СССР. Впрочем, читателя, который и сейчас отождествляет Россию с СССР, нельзя утомлять скучным описанием исходных данных и уточнять, какую страну описывают авторы книги. Гораздо эффектнее написать, что «при нынешних темпах миграции с Севера и Востока в Европейскую Россию потребовалось бы столетие, для того чтобы вернуться к уровню ТДН 1926 г.»[14]. Авторы протащили в Брукингс крамолу — ведь для возврата к 1926 г. нужно вернуть и границы СССР по состоянию на 1926 г., хотя бы и спустя столетие.

Как создать бестселлер?

Почему же именно такие книги становятся популярными? В России только книга А. П. Паршева «Почему Россия не Америка» может сравниться с мировой популярностью «Проклятья». Не потому ли, почему всегда популярны простые объяснения? Ведь, критикуя сибиряков за «географический фатализм», авторы сами всеми средствами проталкивают новый вид географического детерминизма — «температурный». Несомненно, они уловили, что в условиях, когда межстрановое неравенство только углубляется, и никакие программы Мирового банка не помогают сократить разрыв между «счастливчиками» и «неудачниками» мирового развития, температурное объяснение будет востребовано. Они далеко не первые, кто вслед за Дж. Саксом решил топтать эту заросшую тропинку геодетерминизма, по которой еще в начале прошлого века ходил Х. Маккиндер.

Конкуренция среди мозговых центров в современных условиях требует, чтобы исследование стало бестселлером. Для того чтобы оказать воздействие на влиятельных лиц, принимающих политические решения, книга должна быть на слуху. Следовательно, она должна продаваться, и читатели должны покупать ее вместо не менее интересных мемуаров кинозвезд. Прочтение книги должно развлечь и придать уверенность в приобщении к серьезному чтению, и таким образом поднять самооценку. Как сказал один из сотрудников Брукингского института, задачей авторов было скорее написать интересный текст, чем исчерпывающее исследование.

Бестселлер создается и продвигается по определенным правилам. Прежде всего, следует оценить спрос на идею (см. выше). Затем определить целевую аудиторию. Здесь авторы попытались убить двух зайцев: книгу, рассчитанную на массового читателя, они заявили как рекомендацию российскому правительству. И если раньше первый читал, что в Сибири холодно, то пожалуйста, «люди умирают на улицах от переохлаждения»[15], а если он в большинстве своем никогда не видел снега, то снег нужно поместить на обложку. Книга создается по канонам голливудского блокбастера, в которых жестко выдерживаются выверенные пропорции сентиментальности, экшна, политкорректности и справедливого возмездия «плохим парням», читай, «коммунистическим плановикам». Чего стоит хотя бы описание рыданий дореволюционных российских каторжан, когда они пересекали Урал и прощались с Европейской Россией! Затем начинается продвижение: многочисленные поездки с презентациями и интервью в сетевых изданиях, продвижение на второй «целевой» рынок — в российский журнал «Эксперт», и кульминация — визит Ф. Хилл осенью 2004 г. на дачу В. В. Путина[16]. Далее запланировано российское издание книги в издательстве «Андреевский флаг».

Читателя нужно удержать, а это непросто, тем более, если, по мнению одной из обозревательниц, книга сводится к «объявлению о том, что в Сибири слишком холодно», и читать ее стоит, если вы нуждаетесь в дальнейших статистических доказательствах[17]. И удержать внимание можно, запустив в оборот множество хлестких эпитетов типа «сибирское проклятье», «замороженный динозавр» Пермь, «искусственные» города, и, наконец, загадочная «Потемкинская Россия». Впрочем, Ф. Хилл ничтоже сумняшеся поправляет и М. В. Ломоносова, великое предсказание которого в случае невыполнения ее рекомендаций «встанет на голову», и российская мощь из-за Сибири скорее растает, чем прирастет[18].

Возникает вопрос: а не слишком ли серьезно отреагировали сибирские ученые? Может, достаточно было, подобно Остапу Бендеру в его диспуте с ксендзами, оперировать «неубедительными, но веселыми доводами»? Например, сослаться на некое «правило Бергмана» из экологии, согласно которому среди животных одного вида или группы близких видов обычно имеют более крупные размеры те, что обитают в холодном климате. А при желании можно обнаружить, что среднее значение площади страны (на выборке из более 200 стран) зависит от географической широты.

Экономика образов — новая реальность

Но как бы убедительно ни опровергались подобные книги, критика забывается, а остается главное — образы, которые начинают жить самостоятельной жизнью. Слов «виртуальная экономика» не употреблял только ленивый, и никого не интересует, что эта теория К. Гэдди и Б. Икеса была применима к России всего на протяжении двух-трех лет. Связать слова «Сибирь» и «проклятье» тоже удалось. Заодно запущены «потемкинские города», «мисаллокация», «индустриальные динозавры», проведена увязка «неправильной географии» с обязательными образами «коррупции» (никем еще не измеренной) и «бедности», ссылки в Интернете множатся и растут, как снежный ком. Если вы захотите узнать что-то о Сибири и выполните англоязычный поиск — угадайте, на кого попадете. А мозговые центры вовсю разрабатывают модную жилу «нефтяного государства», «энергетической империи». И нужно иметь хорошую память об «империи зла», когда от «оси зла» мы попадаем на «трубу зла». Лишь раз в год, после очередного присуждения Нобелевской премии в области экономики, читателю предлагают популярное, в одном абзаце, изложение работ лауреатов, а в остальное время умами публики, равно как и политиков, правят образы. Наш «мозговой центр» П. Щедровицкого «Северо-Запад» не смог создать подобной книги, но навязчивое продвижение идеи «капитализации регионов» имеет успех в правительстве, так как уже оформлено в виде образа «регионов-локомотивов», поиска «точек роста» в целях сохранения главного образа — «удвоения ВВП».

Общественные науки легко упрекнуть в ангажированности, и «технари» делают это с удовольствием. Но наука не становится более независимой, когда ее переводят на самоокупаемость, когда исследование обязательно должно стать продаваемым. Она становится зависимой от вкусов покупателя и не может обманывать его потребительские ожидания.

Самоокупаемость в общественной науке неизбежно опускает ее на уровень массового сознания и делает «массовой наукой» наравне с фастфудом, гламуром и другими составляющими масскульта. Эта характеристика не негативная. Известно, что показ каждого нового сериала по Достоевскому или Гоголю вызывает подъем читательского интереса к классике. Сказания о НЛО хотя бы заставляют человека поднять глаза к звездам, отрешившись на минуту от рутины. Книга А. Паршева вызвала живой интерес студентов и оторвала их хоть ненадолго от процесса скачивания курсовых из Интернета.

Способ продвижения массовой науки — вбрасывание ярких образов в массовое сознание. И с этой точки зрения бесполезно было возражать «Сибирскому проклятью» и выполнять серьезные расчеты — публика завтра получит новый хит. Но коль скоро такие книги будят у ученых желание проверить свои позиции, то «массовая наука» выполняет и обратную связь, что можно только приветствовать.

[1] www.cdi.org/russia/johnson/9272.cfm

[2] Mikhailova T. Where Russians Should Live: A Counerfactual Alternative to Soviet Location Policy, а также The Cost of the Cold. The Pennsilvania State University, 2003.

[3] Индекс ТДН как будто создан, чтобы будоражить воображение. Например, не следует ли расценивать освоение Аляски как волюнтаристское индустриальное искажение свободной рыночной структуры экономики — ведь оно понизило среднеамериканскую «человеко-температуру». И, может быть, США так настаивают на вхождении Турции в ЕС, потому что заботятся о среднеевропейском индексе ТДН?

[4] От экономики переходного периода к экономике развития. Меморандум об экономическом положении Российской Федерации. Апрель, 2004 год. Мировой банк.

[5] В изложении авторов «Сибирского проклятья» все города во всех странах с рыночной экономикой подчиняются «закону Зипфа», в соответствии с которым самый большой город страны в два раза больше второго по величине города, в три раза больше третьего, в четыре раза больше четвертого и так далее.

[6] Balzer Н. Review. Eurasian Geography and Economic. 2004. 45, № 6. P. 465—469.

[7] Hill F. Energy Empire: Oil, Gas and Russia's Revival. The Foreign Policy Centre 2004. P. 45, 46, 58.

[8] Аргументы и факты № 06 (1267). 9 февраля. 2005.

[9] ЭКО. 1999. № 11. С. 186—190.

[10] По этому поводу см.: Алексеев С. И. Великой России нужны другие горизонты // ЭКО. 2005. № 2. С. 70—75.

[11] Рич Э., Уивер К. Р. Пропагандисты и аналитики: «мозговые центры» и политизация экспертов. Pro et Contra. Том 8. № 2, весна 2003. С. 64—89.

[12] Hill F., Gaddy C. The Siberian Curse: How Communist Planners Left Russia Out in the Cold. Brookings Institution Press, Washington,2003. Р. 211

[13] Результаты экономико-математических расчетов потерь России при разрыве связи с Сибирью см.: ЭКО. 2002. № 8. С. 89—98. (Прим. ред.).

[14] Результаты экономико-математических расчетов потерь России при разрыве связи с Сибирью см.: ЭКО. 2002. № 8. С. 132. (Прим. ред.).

[15] Результаты экономико-математических расчетов потерь России при разрыве связи с Сибирью. С. 188.

[16] Democracy, Anarchy,and Siberian Resources. www.sras.org/news.phtml?m-256 29.10.2004

[17] Sara Hurst. Transition Online www.tol.cz

[18] Hill F. Siberia: Russia's Economic Heartland and Daunting Dilemma // Current History. October 2004. P. 324—331.