О том, в каком состоянии оказалась Академия наук после 1992 г., написано очень много. Большинство авторов указывают на сокращение финансирования научных исследований, низкие заработные платы, отток кадров за границу, увеличение возраста исследователей и т.д. Достаточно справедливо говорится о снижении престижа науки. Вряд ли стоит рассуждать на эти темы дальше. Стоит поговорить о другом – о том, почему так произошло.

Численность научных работников РАН незначительна, в 2005 г. она составляла 55 тыс. чел.[12] Но эта цифра не отражает подлинный интеллектуальный потенциал Академии, перенасыщенный балластом. По некоторым независимым исследованиям, в России всего 10–12 тыс. ученых, чья деятельность соответствует минимальным требованиям публикационной активности[13]. Собственно говоря, для создания приемлемых условий такому мизерному количеству работников Академии не нужны значительные (с точки зрения размера ВВП и федерального бюджета России) средства. Между тем даже этих средств у Академии нет. Почему?

В левой и патриотической литературе приводятся доводы о том, что государству не нужны умные люди, потому что они видят преступления власти. И потому государство делает все возможное для снижения интеллектуального уровня общества. В правых и либеральных кругах принято считать, что подобная политика – результаты лоббирования перераспределения бюджетных средств между различными группами интеллектуалов. Кроме того, финансовая дискриминация является инструментом изъятия имущества РАН, главным образом исторических зданий и ценных земель. По непонятным причинам, это объяснение чрезвычайно популярно.

Сразу скажем, что никакого злого умысла у государства по отношению к науке не было. Да и ценность академического имущества, в общем-то, ничтожна. Она не стоит громких скандалов, которые неизбежно будут сопровождать ее отчуждение. Основная причина, по которой академическая наука переживает кризис, связана с ее ненужностью и бесполезностью для современного российского государства. Рассмотрим изменения трех частей системы Академии наук – фундаментальной, прикладной и идеологической – за последние 20 лет.

Все усилия правящей элиты в это время были направлены на захват власти и ее удержание. Такой период в любом государстве – не самый лучший для занятия наукой. Власть направляет крайне ограниченные ресурсы для завоевания поддержки массы населения, а не кучки ученых, занимающихся непонятно чем и непонятно для чего. В России такой период длится уже два десятилетия, и конца ему не видно.

Основная причина, по которой не уделялось внимание фундаментальной науке, – отсутствие потребности в прикладных исследованиях и разработках.

Немного статистики. Основным заказчиком прикладных исследований академических институтов был военно-промышленный комплекс. Например, доля военных заказов в институтах новосибирского Академгородка, по оценке бывшего министра науки РФ Б. Салтыкова, в конце 80-х годов составляла 70–75%[14]. Удельный вес военных расходов в ретроспективной структуре ВВП в этот же период времени в РСФСР, по оценке Г.И. Ханина, равнялся 20%[15]. В середине 2000-х годов удельный вес военных расходов в ВВП составлял 2,2–2,7%[16].

Сократился не только удельный вес военных расходов в ВВП, но и сам его размер. По альтернативным расчетам, в 2007 г. ВВП составил только 87,4% от уровня конца 80-х годов ХХ столетия[17]. То есть, за последние 20 лет военные расходы сократились примерно в 10 раз. Соответственно уменьшился военный заказ академическим институтам прикладного характера.

Гипотетически существовала возможность перепрофилировать мощности институтов на выполнение заказов, связанных с производством потребительских товаров. Для этого была благоприятная рыночная конъюнктура – за последние 20 лет объем внутреннего розничного товарооборота вырос в 2,1 раза[18]. Но конверсия, как известно, не удалась. Насыщение потребительского рынка осуществляется за счет импорта. Особенно велика доля иностранных поставок (от 75 до 90%) в потребительских секторах, использующих последние научные разработки, – бытовая и цифровая техника, автомобили, рынок лекарств, средства химии. Наконец, не удалось использовать возможности, связанные с насыщением рынка инвестиционными товарами. Примерно 60% из них также имеют импортное происхождение. По большому счету, академическая прикладная наука не имеет рынка сбыта своих разработок.

Впрочем, исключения все-таки есть. Это главным образом те академические институты и структуры, которые обслуживают интересы сырьевых компаний. Идея превращения России в «энергетическую сверхдержаву» во многом определяет приоритеты деятельности академической науки. Сегодня, например, самая престижная отечественная награда – премия «Глобальная энергия». Иностранные ученые получают ее за теоретические исследования энергетических процессов и поиск новых видов источников энергии. Что касается российских лауреатов, то вклад многих из них заключается в руководстве институтами, которые участвовали в открытии и разработке сырьевых месторождений. По мнению некоторых руководителей Академии наук, именно эти разработки будут обеспечивать будущее России[19]. Этой же логикой объясняются усилия России в изучении Арктики и попытки установления контроля над ее шельфом, для чего привлекаются академические силы.

Сложные отношения складываются между государством и общественными науками. Их функция, как и в советские времена, сводится к идеологическому обслуживанию власти. Многие представители общественных наук нашли себя в безопасных и отвлеченных интеллектуальных упражнениях, не имеющих никакого отношения к объективному пониманию происходящих процессов.

Сегодня эти отношения переживают острый кризис. Достаточно сказать, что в период трансформации экономики, за исключением последнего десятилетия, авторитет ученых-обществоведов был достаточно высок у властей. С помощью ученых разрабатывались государственные планы и программы социально-экономических преобразований. Многие ученые занимали высокие посты в структурах власти. Двое из них – Е.Т. Гайдар в 1992 г. и Е.М. Примаков в 1998–1999 гг. – возглавляли правительство РФ.

Все изменилось после 1998 г. Ученых больше ни о чем не спрашивают и ни по каким вопросам с ними не советуются. По всей видимости, академические институты общественного направления окончательно растеряли остатки своего авторитета.

Общественная наука в последние годы была занята сочинением разного рода идеологических манифестов. В истекшие 20 лет их было много – удвоение ВВП, разработка социально-экономических программ развития отраслей и регионов, поиск мифического «среднего класса», борьба с «фальсификаторами истории» и т.д. Эта бурная деятельность окончательно уничтожила у части научного сообщества всякое понимание реальности и потому вывела это сообщество из советников власти[20].

Можно вспомнить, например, о том, что еще в августе 2008 г. в выступлении в Сочи В.В. Путин предлагал удвоение ВВП считать «клиническим фактом». Спустя месяц он запрещал произносить слово «кризис» применительно к российской экономике. В это же время делались заявления о том, что Россия – это «тихая гавань в море финансов». Очевидно, что руководители государства не понимали, что происходит в стране. Ответственность, разумеется, была возложена на экономическую науку. Министр финансов А.В. Кудрин в декабре 2009 г. на открытии первого российского экономического конгресса предъявил экономическому сообществу тяжелые обвинения. По мнению министра, экономисты «проспали» кризис, не предупредили правительство, не заметили финансовых пузырей и просмотрели угрозы, связанные с негативными рисками[21].

Получается, что государство не финансирует науку, а потом публично указывает на ее жалкое и униженное состояние. Однако обладает ли современная РАН общественным авторитетом?

В 2005 г. в рамках проекта «Интеллектуальная Россия» был рейтинг 100 ведущих социогуманитарных мыслителей. В него попали пять академиков и один член-корреспондент РАН[22]. В 2008 г. в Институте экономики переходного периода было проведено исследование, цель которого заключалась в выявлении наиболее авторитетных экономистов. Из 20 экономистов, опубликовавших наибольшее количество статей в ведущих российских изданиях, – один академик и ни одного члена-корреспондента. Из 55 экономистов, названных экспертами лучшими, 5 академиков и ни одного члена-корреспондента[23]. Один из последних – рейтинг журнала «Русский репортер». Авторы рейтинга отобрали 40 самых влиятельных экономистов и социологов за 2000–2010 гг. В нем оказался один академик РАН и ни одного члена-корреспондента РАН[24].

К составителям рейтинга и тем, кто туда попал, можно относиться, конечно, по-разному. Ясно одно – академическое сообщество не имеет высокого общественного влияния, а официальная академическая карьера ученого больше не связана с его профессионализмом и общественно признанным вкладом в решение научных проблем.

Проблема здесь, разумеется, не в Академии наук. Она – в современном российском государстве. Все последние 20 лет оно было занято созданием экономики спроса и формированием ее основной движущей социальной силы – массового потребителя. Все функции государства сведены исключительно к оформлению сырьевого трафика и перераспределению полученной ренты между различными социальными группами. Получилось, что Академия наук не адекватна сегодняшнему государству и интересам власти. Она призвана решать те задачи, которых сегодня нет. А те, которые есть, можно вполне решить и без Академии.

Справедливо рассуждая, призывы ликвидировать РАН, возникшие в начале 90-х годов и продолжающиеся до сих пор, имеют под собой объективную основу. Если бы ликвидация действительно состоялась, никакого урона для современного государства и ущерба для сырьевой экономики она бы не принесла. Тем не менее Академию наук сохранили. Почему?

Основная причина – социальная. Опросы научных сотрудников РАН, проведенные в середине нулевых годов, показали корпоративную солидарность ученых и их высокую готовность отстаивать свои интересы. Из числа опрошенных ученых 57% считает, что в случае закрытия институтов будут организованы акции протеста, а 58% намерены принять в них личное участие[25]. Объем финансирования РАН – это найденная эмпирическим путем величина, позволяющая сдерживать протестные настроения научных сотрудников, но при этом не перегружать бюджет расходами.

Сегодняшняя РАН – это, по большому счету, организация социального обеспечения. Академические институты, особенно если учесть средний возраст их обитателей, больше напоминают дневные собесы.

Но нельзя сказать, что создавшееся положение устраивает всех и во всем. Ведь государственная политика в отношении Академии не отвечает задаче развития науки и противоречит долгосрочным профессиональным интересам научного сообщества. Научное сообщество это очень хорошо осознает. Ситуация здесь такая же, как и в государстве. Проведение рыночных реформ не опиралось на поддержку населения и не отвечало интересам какой-либо массовой социальной группы. Поэтому электоральная поддержка была компенсирована административным ресурсом. Для развития последнего потребовалось создать громадный бюрократический аппарат, который в настоящее время по численности в 2 раза превышает позднесоветский.

То же самое происходило и в РАН. Если реформа не соответствует интересам научного сообщества, значит, для ее проведения необходимо опираться на бюрократическую систему управления. Это объясняет увеличение численности членов Академии. В 1991 г. в АН СССР было 320 академиков и 580 членов-корреспондентов, сейчас – 522 и 842[26].

Между руководителями государства и Академии действует неформальное соглашение. Руководители Академии по своему усмотрению распоряжаются материальными, финансовыми и кадровыми активами Академии. Государство, даже в случаях явного нарушения закона и устава, в дела Академии не вмешивается. За это ее руководство обязуется контролировать ситуацию в научных учреждениях, не допускать конфронтации академического сообщества и государства.

Впрочем, назвать благополучным положение руководителей Академии и руководителей институтов нельзя. Они постоянно сталкиваются с недовольством и претензиями наиболее квалифицированных и порядочных ученых, заинтересованных в научных исследованиях, в наращивании академических ресурсов для их проведения и требующих более решительной позиции от Академии. Но никак не могут решительно выразить свое несогласие в вопросах науки с государством.

Однако самой большой проблемой сегодняшней Академии наук является ее деморализация, связанная с невнятным статусом и несовпадением формальных предписаний ее деятельности и повседневных практик. Академия наук совмещает несовместимое, и потому множество вопросов ее функционирования не могут найти решения в рамках существующей организации.

Будущее: смутные контуры

Проблемы Академии наук очевидны. Совсем не очевидны пути их решения. Они во многом связаны с видением того, что должно прийти на смену сегодняшней РАН. Идея о необходимости ее ликвидации родилась в либеральных кругах, ориентированных на западные организационные идеалы и рыночные принципы. Финансовая часть предполагаемой научной реформы заключается в том, что на смену Академии должны прийти фонды, на конкурсной основе распределяющие бюджетные средства. А кадровые и материальные ресурсы Академии надо передать российским университетам[27]. Единственный аргумент в пользу такого реформирования – опыт развитых стран. Либеральные экономисты считают любой тезис доказанным, если ему есть практическое подтверждение эффективности в мировой практике.

Что может дать такая реформа? Насколько эффективна деятельность существующих российских фондов, прежде всего РГНФ и РФФИ? Фонды функционируют в том же экономическом и правовом поле, что и РАН. Отбор работ во многом осуществляется теми же сотрудниками РАН. Есть ли хоть какие-то доказательства того, что эти фонды менее коррумпированы и более результативны? Попытки перевести финансовые потоки Академии через фонды – это не что иное, как борьба за ресурсы между различными группами исследователей. Простое механическое перераспределение государственных средств, конечно же, не может повысить эффективность науки.

С вузами ситуация еще более очевидна. Известно положение российских вузов в различных международных рейтингах. Открытая критика системы высшего образования и констатация недостойного места в мире российских вузов прозвучала со стороны Д.А. Медведева еще в 2008 г. Что изменилось с тех пор? Все усилия были направлены не на повышение рейтинга вузов, а на построение собственного российского рейтинга. Отечественный рейтинг «РейтОР» не отличается большой прозрачностью показателей и хорошим описанием методики построения. Зато в нем из 430 лучших университетов мира 69 – российские[28].

Многие критики РАН считают, что в существующем виде Академия не может решать озвученные высшими должностными лицами страны задачи модернизации. Действительно, в существующем виде – не может. Но повод ли это для ее реформирования? Обратимся к истории.

Вспомним, что реформирование Академии наук началось не с первых дней советской власти, а только в 1929 г. Этот год не случайно называют «годом великого перелома». Почему же советское государство практически не вмешивалось в жизнь Академии наук раньше? К тому году появились объективные экономические предпосылки для проведения масштабной общественной модернизации, связанные с окончанием восстановительного периода и исчерпанностью потенциала нэпа. Социальные предпосылки выразились в формировании новой деловой, технократической и военной элиты и ее доминировании над серой крестьянской массой. Идеологические были направлены на созидание и активное преобразование действительности в противовес мелкобуржуазному и мещанскому потребительству.

Наконец, и это самое главное, в стране были созданы политические предпосылки для модернизации. Была проведена политическая дискуссия по поводу будущего страны, завершившаяся поражением идеологов перманентной мировой пролетарской глобализации (левых уклонистов) и сторонников эволюционного развития общества (правых уклонистов). Разгром оппозиции на пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) в апреле 1929 г. и физическое устранение политических оппонентов позволили сталинскому руководству немедленно приступить к модернизации страны. Огромная роль в преобразованиях отводилась Академии наук. Собственно говоря, задачи модернизации страны и инициировали академическую реформу 1929 г.

Сегодняшнее положение в России стремительно приближается к ситуации 1929 г. Страна живет за счет сырьевой ренты и советского материального потенциала. Потребительские ценности доминируют. Люди, от которых зависит жизнь страны и ее безопасность, занимают не слишком высокие позиции в общественной иерархии. Правящая элита не расколота дискуссиями о будущем и альтернативах его построения. Для модернизации в сегодняшней России нет предпосылок. Они еще только вызревают.

Реформирование РАН нужно начинать не раньше, чем страна встанет на путь модернизации. И оставшиеся несколько лет необходимо использовать для осмысления судьбы академической науки и ее возможной роли в предстоящих общественных преобразованиях. Прежде всего, стоит задуматься о том, насколько сегодня правильной является научно-техническая политика государства, какую позицию занимает Академия наук в ней и по отношению к ней.

Прошедшее десятилетие в России прошло под лозунгом инноваций, в которых видели инструмент решения накопленных экономических и социальных проблем. Инновационные структуры аккумулировали значительные государственные средства. Важнейшие из них: корпорация «Роснано» (объем финансирования в 2009 г. – 130 млрд руб.), Российская венчурная компания (28 млрд руб. бюджетных денег), Фонд содействия развитию малых форм предприятий в научно-технической сфере (2,5 млрд руб.), фонд «Росинфоком» (1,45 млрд руб.)[29]. Самая последняя инициатива в этом направлении – инновационный центр «Сколково». Предполагается, что в ближайшие пять лет государство выделит центру 110 млрд руб.[30] Для сравнения: в 2009 г. ассигнования федерального бюджета на деятельность РАН составили 38,3 млрд руб.; в 2010 г. их размеры упали до 31,5 млрд руб.[31]

Как интерпретировать эти цифры? Самый очевидный и лежащий на поверхности вывод: РАН не обладает высоким авторитетом, а ее деятельность, по мнению руководителей государства, не способствует решению государственных задач. Собственно, это – единственное, что отмечают критики государства из академических структур. Их очень беспокоит, что деньги проходят мимо Академии, и распоряжается ими вовсе не Президиум РАН. В действительности же все гораздо сложнее.

Государство впервые за последние 80 лет поняло, что Академия наук может (может она много) и что она не может (а не может она больше чем много). То, что на решение прикладных проблем выделяются деньги неакадемическим структурам – это, все-таки, большой прогресс.

Другой вопрос – структура расхода средств. По старой советской терминологии недавно созданные корпорации и фонды есть прикладная наука. В современном понимании – это медиаторы, осуществляющие связь между производителями знаний (так называемой «фундаментальной наукой») и производителями товаров (производство). По сути это структуры, конвертирующие нематериальную субстанцию (информацию) в материальную (новые товары и услуги). Чтобы процесс конвертации состоялся, необходимы два условия: чтобы было что конвертировать, и было куда конвертировать. А есть ли эти условия в сегодняшней России?

В настоящее время средняя зарплата научных сотрудников в РАН составила 30 тыс. руб., а доля затрат на оплату достигла 70% бюджета Академии[32]. Невысокая заработная плата не может обеспечить приток квалифицированных кадров в науку, а низкий уровень финансирования – создать необходимые материальные условия, оснастить лаборатории и отделы современным оборудованием. Никакими фундаментальными разработками в Академии наук при таких условиях с 1991 г. заниматься было невозможно. Временной лаг между научным открытием и его практическим использованием, по некоторым оценкам, составляет 20–30 лет[33]. Это значит, что к настоящему времени накопленный в советское время научный потенциал исчерпан или близок к тому. Что же будут предлагать для производства инновационные структуры? Какие научные разработки и достижения?

Обратим внимание на производство. Материальная база является убывающей. На протяжении последних двадцати лет ежегодный размер амортизации фондов в 2,2–2,5 раза превышал размер инвестиций[34]. Средний уровень износа основных фондов экономики, по официальным статистическим данным, к концу прошлого десятилетия достиг 45,3%[35], по альтернативным оценкам – не менее 70%[36]. Сырьевая направленность экономики делает ненужным инновационное производство и определяет деградацию высокотехнологичного сектора. Объем инновационной продукции в постсоветской России не превышает 2,3–2,6% в общем объеме продукции промышленности[37].

Следствием примитивизации внутреннего производства стала низкая доля России в мировом интеллектуальном разделении труда. В списке тысячи крупнейших корпораций по расходам на науку только три российских. Причем «Газпром» и «Лукойл» являются сырьевыми компаниями, «АвтоВАЗ» стал синонимом коррупции и неэффективности[38]. По данным Всемирной организации интеллектуальной собственности, в 2009 г. Россия занимала 23-е место в мире по количеству полученных патентов. Российские компании получили 569 патентов, а их доля среди компаний всего мира составила 0,36%. По количеству патентных заявок на 1 млн жителей Россия отстает от Кипра, Малайзии, Латвии, ЮАР, ОАЭ, Турции[39]. Современное производство не является наукоемким и в принципе не может обеспечить спрос на высокотехнологичную инновационную продукцию.

Сегодняшнее государство активно решает старую советскую проблему внедрения. Но внедрять уже нечего. И некуда. Поэтому посредники между наукой и практикой не нужны. Нужна наука и нужна практика. Нужны не инновации, а инвестиции. Инвестиции в науку и производство, в образование и человеческий капитал.

РАН не провела объективный анализ этой ущербной государственной политики. Не предупредила государство и общество о ее тупиковости и надуманности. Наоборот, приняла и принимает в ней самое активное участие. Стоит указать, например, на технопарки или выставочные академические центры, где рассказывают о достижениях, которых нет, и показывают результаты, полученные много лет назад.

Проблемы, с которыми сталкивается сегодня российское общество, традиционны. Традиционны в том смысле, что в них нет ничего нового и сверхъестественного. Значит, и решать их должны традиционные институты – государство, бизнес, гражданское общество, вузы. Если они их не решают или плохо с этим справляются, это совсем не значит, что для их решения нужно привлекать Академию наук. Подчинение науки производству и подмена научного поиска административными директивами стали причиной деградации академической науки. Это главный урок, который дает советская академическая история.

Страна может достичь высоких темпов экономического роста и приличного уровня жизни населения, выпускать инновационную продукцию и завоевывать призовые места на Олимпиадах, но при этом не иметь научных успехов. Тезис об отсутствии связи между развитием науки и уровнем решения общественных проблем очень легко доказать на примерах. Китай в последние два десятилетия превратился в мастерскую мира, показывает высокие темпы экономического роста и усиливает свои позиции в мире. Но при этом, несмотря на отчаянные усилия, до сих пор так и не смог создать ни одного приличного университета и значимого мирового научного центра. Кто знает о достижениях науки Новой Зеландии или Сингапура – стран, по уровню жизни входящих в первую мировую десятку? Чем прославилась наука Португалии – страны, которую наши правители несколько лет назад столь неудачно выбрали ориентиром экономического развития?

Национальная наука – это амбиция мирового масштаба, на фоне величия которой теряются экономика, инновации, уровень жизни или спортивные игры. Наука – это планетарный элитный клуб, куда очень трудно попасть, и количество членов которого можно пересчитать по пальцам. Это самое престижное мировое соревнование. Цель этого соревнования – вовсе не толпы довольных и счастливых обывателей и не яркие и дорогие гаджеты. Все это – производно-вторичное. Подлинная цель науки – завоевание ведущего места в мире, национально-государственная субъектность мировой политики и истории. Поэтому Академия наук не должна решать образовательные, инновационные или экономические задачи. Она вообще не должна решать задачи. Она должна решать только сверхзадачи. Как говорят на Кавказе, орлы мух не ловят.

Что делать?

Академия должна вернуть себе позиции, на которых она стояла до трагических событий 1929 г. Историк Андрей Фурсов назвал такой процесс преемственностью через разрыв. Преодоление разрыва и его последствий всегда мучительно. Но все великое и грандиозное рождается в муках. Всегда и везде. Только поняв это и сделав это, Академия наук может сохранить себя в истории государства Российского и занять достойное место в нем.

Что же нужно сделать для этого? Прежде всего, организационно отделить от Академии наук те отделения, институты и подразделения, которые связаны с решением прикладных технических задач. Под ними понимаются отделения Академии наук технического профиля. По существу, необходимо закончить академическую реформу начала 60-х годов, так и не доведенную до конца. Институты, которые обслуживают интересы сырьевых компаний или военно-промышленного комплекса, можно передать на баланс государственных корпораций. Часть институтов можно приватизировать и на их основе создать малые и средние инновационные предприятия. Какие-то подразделения и отделы Академии наук можно превратить в научно-исследовательские лаборатории и отделы крупных корпораций. В общем, вариантов здесь много.

Из Академии наук необходимо вывести также институты, занятые идеологическим обслуживанием власти и решением проблем, связанных с государственным управлением. Это институты экономики, социологии, права, истории, философии. Их отчуждение можно провести в пользу исполнительных органов власти (министерств), законодательных (Федерального собрания) либо территориальных подразделений администрации президента (полномочных представительств).

Комиссии, созданные по каждому направлению наук из числа наиболее авторитетных специалистов и экспертов, проанализируют состояние дел и выработают кадровые, материальные и организационные рекомендации. Подобные традиции в Академии наук существуют – достаточно вспомнить деятельность таких комиссий в 1954 г. Инициатором их создания выступил президент Академии наук СССР академик А.Н. Несмеянов. В рамках комиссий провести инвентаризацию научных кадров, персонально определить ценность научных работников.

В результате такой реорганизации кадровая и организационная численность Академии должна снизиться как минимум в 2–3 раза. Вряд ли следует сохранять и гипертрофированное количество академиков и членов-корреспондентов.

Важнейшее направление деятельности – приглашение на работу в Россию иностранных ученых. Причем не обязательно наших бывших соотечественников. Достаточно вспомнить дореволюционную Академию наук, в которой работало много иностранцев. В отдельные времена, например, при жизни М.В. Ломоносова, они доминировали. Из более поздних примеров – возвращение из-за границы в начале 1930-х годов П.Л. Капицы и Л.Д. Ландау. Возможно, как это было, например, в случае П.Л. Капицы, создание под руководством приглашенных ученых целых институтов и закупка для этого за границей готовых научных лабораторий. Очевидно, что ничего нового эти предложения в академическую традицию также не привносят.

Чтобы ученые плодотворно работали в России и ехали в Россию, размер заработной платы и оснащенность лабораторий должны соответствовать мировому уровню развитых стран. Само собой разумеется, что эта весьма затратная деятельность не предполагает «народнохозяйственного эффекта», «сроков окупаемости», «сравнения с мировыми образцами», «возможностей внедрения и практического использования». О том, сколько Академии наук требуется дополнительных средств, сейчас сказать трудно. Понятно лишь, что размер финансирования должен увеличиться в разы, во много раз.

Важный вопрос – как сделать реформы РАН менее болезненными для сотрудников. Здесь нужно иметь в виду, что реформы начала 1960-х годов не дали результатов во многом из-за массового сопротивления руководителей Академии и рядовых сотрудников. Статус Академии наук был очень высоким в СССР, а отлучение от него – весьма болезненным.

Сейчас ситуация принципиально иная. Два последних десятилетия – это та «мертвая вода», которая окончательно добила сталинскую модель академической организации. Это уже мертвая структура, на месте которой можно создавать что-то новое и живое – новую Академию, которая будет так же не похожа на сталинскую, как и сталинская не походила на императорскую.

В современном российском обществе нет никаких ценностей, кроме материальных. Поэтому болезненными академические реформы могут быть только в том случае, если научные сотрудники лишатся работы или сократятся их доходы. Но этого как раз можно избежать. Сотрудникам общественных институтов, которые предлагается переподчинить органам власти, нужно придать статус государственных служащих. По своему материальному наполнению он ничем не хуже и даже лучше статуса научного работника. Чтобы снизить психологическую травму, можно сохранить некоторые академические традиции, названия, регалии.

Что касается прикладных институтов, то их перевод из академической структуры целесообразен не ранее, чем начнутся восстановление промышленности и структурная перестройка экономики. Вообще, если бы в России существовало массовое наукоемкое производство, от прикладной академической науки мало бы что осталось. Об этом свидетельствует опыт функционирования успешных академических институтов технического профиля. Сейчас такие институты – не более чем инфраструктура, объединяющая небольшие предприятия. Бюджетного финансирования хватает только на содержание централизованных административных и хозяйственных служб и выплату минимальной заработной платы. Основная же доля средств зарабатывается частным порядком.

Наконец, не нужно забывать и о том, что научные работники могут быть чрезвычайно востребованы в вузовской среде. Модернизация любой экономики начинается с реформы высшего образования. Без высшей школы, способной выпускать квалифицированные кадры, никакие преобразования общества, экономики и государства невозможны. А высшая школа – это, прежде всего, преподаватели. Важнейшим критерием оценки качества вузов, который применяется, в частности при построении рейтингов университетов, является индекс цитируемости. А он у сотрудников Академии гораздо выше, чем у преподавателей вузов. Количество преподавателей больше численности научных сотрудников РАН примерно в 8 раз, но при этом последние публикуют около 50% статей, на которые есть ссылки в центральных изданиях.

Таким образом, Академия наук станет кадровым резервом для укрепления производства и высшей школы. Разумеется, этот резерв будет нужен только в случае системных общественных преобразований.

Наконец, необходимо ответить на главный вопрос: если России удастся построить инновационную экономику и создать хорошие университеты мирового уровня, нужна ли будет в обновленной России Академия наук? Не проще ли перевести всю фундаментальную науку в университеты, пойти по тому же пути, что и западные развитые страны? Нет, не проще и не лучше. Академия наук – это исторический российский интеллектуальный феномен, одна из лучших ее традиций. Нужно сделать все возможное, чтобы сохранить Академию. И даже невозможное.

Обратимся, опять же, к истории. Почему возникла в России Академия наук? Субъективные объяснения (прихоть царей, желание подражать Европе и т.д.) отметем сразу же как научно несостоятельные. Академия наук явилась инструментом постижения громадного российского пространства. Правители в Академии видели возможность преодоления отставания России от развитых стран. Наконец, она явилась внесис- темным органом российской государственности, снимавшим многочисленные административные и бюрократические противоречия.

Рассмотрим дореволюционную Академию наук. К 1917 г. в Академии наук насчитывалось 52 научных учреждения. На громадную страну этого очень мало. Но вот их структура очень показательна: 1 институт; 5 лабораторий; 13 станций; 26 научных советов, комиссий и комитетов; 7 самостоятельных музеев и 1 в составе учреждения[40]. Основной организационной единицей были научные советы, комиссии, комитеты и станции. Почему?

Взять, например, гидрометеорологическое наблюдение. Государство не могло организовать деятельность этой службы – у него не было научных работников и специалистов. Такие специалисты имелись в университетах, но университеты были территориально локализованы. Получается, что никто, кроме Академии наук, гидрометеорологические наблюдения организовать не мог. То же самое относится и к сейсмическим наблюдениям.

Важный аспект деятельности дореволюционной Академии – организация морских и сухопутных экспедиций. Впрочем, этим продолжала заниматься и АН СССР, особенно интенсивно в 1930-е годы. Организация экспедиций требовала больших финансовых ресурсов, согласованной работы военных, морских и гражданских ведомств. Но при этом экспедиции были научные, требовали правильной научной постановки цели, выбора маршрута, организации наблюдений. Наверное, никто лучше Академии наук не мог справиться с этой задачей.

Академия наук действовала как экстерриториальный и над- (вне-) ведомственный орган и потому была способна решать задачи, с которыми не могли справиться ни университеты, ни государственные структуры. Есть ли сейчас потребность в таких структурах? Вне всякого сомнения. Один из последних ярких примеров, демонстрирующих потребность в централизации финансовых ресурсов и консолидации усилий ученых – адронный коллайдер. Стоимость его строительства оценивается 6 млрд дол., в его создании приняли участие многие страны.

Помимо науки, традиционной деятельностью Академии является издательская. Для создания энциклопедий, справочников, научно-популярных изданий требуется также объединение ученых разных отраслей знаний. Кто может заменить в этом Академию? Преуспели многие ученые Академии наук и в написании учебников для высших учебных заведений и средней школы.

Нельзя забывать и о том, что Академия наук – это своего рода экспертный клуб, члены которого могут на основе самых современных знаний дать объективную характеристику практически любому общественному, техническому или природному явлению. Достаточно вспомнить о том, что в советское время многие академики по просьбе высших должностных лиц страны разъясняли актуальные вопросы современности. Подобная практика существует и в сегодняшних США, где консультантами президента являются нобелевские лауреаты.

Самое главное сегодня – в том, как изменить Академию и как вписать ее в контекст будущей жизни России. Как конвертировать научные академические интересы в национальные амбиции России. И как поставить академическое сообщество на службу государству. Сегодняшняя Академия наук и ее руководство не имеют интеллектуальных и волевых ресурсов для выполнения этой грандиозной общественной задачи. И потому надеться на академическую реформу силами Академии и в рамках Академии нет никаких оснований.

Однако Академия наук не является и никогда не являлась субъектом собственной академической истории. Она – не более чем объект деятельности российского государства, решающего с помощью Академии свои задачи. Поэтому позиция Академии в вопросах реформирования ничего не значит и ни на что не влияет. Ее дальнейшая судьба связана исключительно с тем, какая модель государственности и как будет реализована в ближайшее время в России.