Все номера
| №6 2011 г. |
Тема номера: Приватизация: улетели… |
В статье описаны практики, компенсирующие недостаточность формально-правовой защиты российского бизнеса.
Поведение собственников в условиях дефицита формально-правовой защиты[*]
Ключевые слова: права собственности, собственник, угрозы правам собственности
В.В. ВОЛКОВ, доктор социологических наук, проректор по международным делам Европейского университета в Санкт-Петербурге, научный руководитель Института проблем правоприменения, Санкт-Петербург. E-mail: www.eu.spb.ru/volkov
Эта статья основана на предположении, что защита прав собственности на коммерческие активы в России не гарантирована государственными правовыми институтами и не воспринимается частными собственниками как надежная. Иными словами, формальная регистрация прав собственности на коммерческие активы недостаточна для стабильной реализации этих прав на практике. Поэтому собственники вынуждены находить разнообразные способы повышения уровня защиты своих активов. Соответственно вопрос в том, каковы эти способы, т.е. как собственники компенсируют слабость правового государства.
Другое предположение состояло в том, что роль собственника и соответствующая ей практика, направленная на сохранение за собой возможности реализации прав, может быть аналитически отделена от более широкого набора действий, обозначаемых как «предпринимательство». Смысл предпринимать что-либо появляется тогда, когда есть возможность постоянно получать отдачу от предпринятых действий, а также удерживать контроль над предприятием. Выполнение функции собственника в современной России сопряжено прежде всего с задачей защиты активов и обеспечения стабильного функционирования фирмы в контексте рисков, связанных с возможностью потери собственности или размывания правомочий.
Статья основана на материалах экспертных интервью по проблемам прав собственности, ведения бизнеса, роли государства и сходных тем[1]. Целью было описать некоторые особенности прав собственности, характер угроз, как их воспринимают собственники, и способы защиты прав. Понятие «собственник» здесь имеет прагматический характер, т.е. к этой категории будут относиться лица или организации, которые систематически предпринимают действия по защите и реализации прав вне зависимости от их формально-правового закрепления. Идеалом высокой защищенности прав собственности является так называемое правовое государство, или верховенство права, которое предполагает сочетание конкурентной демократии, независимых судов и свободных средств массовой информации. Близкими к этому идеалу принято считать страны ОЭСР, при этом Россия, как и большинство других стран, далека от этого состояния. Но в России, как и в других среднеразвитых странах, тем не менее выработан набор доступных и действенных способов, все же позволяющих вести бизнес и осуществлять инвестиции. Целью проведения интервью и сбора других материалов было описание практик, компенсирующих недостатки формально-правовой защиты.
Можно условно выделить три подхода к пониманию прав собственности. Наиболее распространенная концепция сводит права собственности к набору возможных операций с объектом: владение, пользование и распоряжение. Права собственности предстают как отношения к объекту, например извлечение полезных свойств или передача его другим лицам. Усложнение этой концепции, связанное с расширением набора прав или указанием на существование «пучка правомочий» (the bundle of rights), распределенных между разными акторами, включая государство, учитывает наличие нескольких субъектов, имеющих различные правомочия по поводу некоторого объекта[2]. Такая трактовка и дальнейшее развитие экономической теории собственности способствовали переходу от «объектного» к «отношенческому» пониманию прав собственности[3]. В таком понимании наиболее важными аспектами прав собственности предстают сами правила, которые описывают, что можно, а что нельзя делать с собственностью, а также те, кто это может или не может делать – получать доход, дарить или продать, видоизменять или разрушать, и т.п. Концепция прав собственности как «пучка правомочий» сводится к рассмотрению взаимосвязанных норм и их следствий для общества и хозяйственной деятельности.
Права собственности можно понимать и как порядок доступа индивидов или групп к некоторым ограниченным ресурсам, в том числе как порядок, предполагающий исключительный доступ. Это переносит акцент с отношений к объектам собственности на отношения между людьми по поводу собственности, имеющие политический характер. Отличие этой концепции состоит в том, что важны не столько формальные правомочия, сколько возможность их реализации на практике. Для реализации чьих-либо прав собственности требуется исключение других претендентов или установление некоторого порядка доступа, т.е. защита и регулирование, без которых такие права формальны или бессмысленны. Исключение других или поддержание иерархии и степени доступа предполагает сдерживание или принуждение, т.е. властный ресурс.
В таком представлении собственность является не столько экономико-правовым, сколько политическим отношением. Соответственно группа или организация, обладающая превосходством в использовании принуждения, имеет возможность установления, воспроизводства и изменения прав собственности. В таком понимании права собственности следует рассматривать в сочетании со способами их защиты и поведением инстанций, способных ее осуществлять, таких, как государство или частные охранные ассоциации. Права собственности в этом понимании связаны прежде всего с правоприменением.
Третий подход можно было бы условно назвать прагматическим. Если в рамках первого подхода рассматриваются правила, регулирующие отношения субъектов прав к объектам, в рамках второго – отношения между субъектами по поводу приоритетной или исключительной реализации прав, то третьего – конституирование субъекта и объекта собственности на практике. Любые составляющие прав собственности (владение, пользование, распоряжение) возникают после того, как конституируется объект (или предмет) собственности и их субъект. Существование субъекта и объекта прав в готовом виде – это иллюзия. Их надо сначала создать. Описание свойств, измерение, проведение границ, формализация процессов, денежная оценка и другие практики объективации делают из земли, фирмы, месторождения, произведения искусства и тому подобного объект собственности.
Юридически завладеть можно тем, что поддается описанию, измерению или формализации. Этот аспект важен в контексте средств защиты прав собственности, когда, например, наличие высокой неформальной составляющей бизнеса, затрудняющей его оценку, делает проблематичной или непривлекательной его продажу или захват.
В отличие от юридической точки зрения, где субъекты прав собственности рассматриваются как данность, социологический подход может рассматривать конституирование субъекта прав собственности, собственника как набор практических действий. Быть собственником – означает выполнять определенную роль по отношению к объекту или к активам. Такие расхожие словосочетания, как «реальный собственник», «настоящий владелец», «хозяин», отсылают именно к этому аспекту. Отчасти такое понимание содержится в том, как экономисты определяют права собственности на фирму и обладателя этих прав. Права собственности на фирму находятся у того, кто на деле принимает остаточные решения и распределяет остаточный доход. Есть и другой аспект. Собственник – это тот, кто демонстрирует соответствующие полномочия на практике и кого деловое сообщество признает таковым. В статье развивается именно такая концепция собственника.
Интервью с собственниками, на которых основано данное исследование, были призваны, помимо прочего, проверить предположение о том, что в российских условиях, характеризуемых ненадежностью формально-правовых механизмов защиты прав собственности, практическое содержание роли собственника отличается от того, что понимается под предпринимательством и соответствует роли предпринимателя. Обычно предпринимателем называют того, кто складывает в единый механизм факторы, необходимые для производства и реализации некоторых благ или услуг, на которые есть общественный спрос. Предприниматель создает некоторое предприятие, воплощая определенную идею и комбинируя факторы для получения с ее помощью рыночного дохода.
Хотя один и тот же человек или группа людей могут сочетать роль предпринимателя и роль собственника, их следует разделять и аналитически, и эмпирически. Собственник – это тот, кто вынужден совершать систематические действия, позволяющие обеспечивать работу предприятия в целом, сохранять контроль и возможность получения дохода. Здесь важно уточнить, что если роль предпринимателя состоит в определении и поддержании экономических параметров бизнеса, таких, как рентабельность, оборот, доля рынка, затраты и т.п., то роль собственника отсылает к другой, неэкономической реальности.
Роль собственника более адекватно определяется как политическая, вне зависимости от масштабов бизнеса и характера правовой среды, хотя чем выше степень правовой защиты, тем менее «политическим» и затратным становится ее исполнение. Под «политикой», даже если это «микрополитика», подразумевается прежде всего защита от угроз, связанных не с теми параметрами бизнеса, которые определяются рынком (например, падение спроса или удорожание сырья), а с теми, которые исходят от других индивидов, групп или организаций и которые могут изменить полноту контроля или параметры бизнеса, включая параметры распределения дохода. Как обозначил эту специфику один из респондентов, «моя роль как собственника – держать периметр»[4].
О специфике роли собственника и затратах, связанных с ее исполнением в российских условиях, высказался в интервью газете «Ведомости» вернувшийся из Лондона в 2009 г. Михаил Гуцериев: «В Лондоне, кстати, впервые натолкнулся на мысль, что 50% [времени] уделяю бизнесу, а 50% – себе. А в России я 20% бизнесу уделял, а 80% – противостоянию»[5]. Этот отрывок интересен тем, что бизнесмен четко разделяет свои усилия на те, которые относятся к ведению бизнеса, и на другую деятельность, обозначенную как «противостояние», на которую приходится 80% всех усилий. Из контекста интервью понятно, что она связана с нейтрализацией угроз в отношении возможности Гуцериева осуществлять права на активы, т.е. с его ролью как собственника. Под «противостоянием» здесь подразумевается взаимодействие с государственными организациями, наделенными возможностями физического или административного принуждения, т.е. с теми, которые обладают возможностью перераспределения прав.
Восприятие роли собственника как отличной от рутинного ведения бизнеса, от его экономических аспектов, причем роли вынужденной и навязанной ситуациями стратегического противостояния, характерно и для других респондентов.
«Собственник проявляется в критических ситуациях по факту того, что только он их решает. Если губернатор Астраханской области вызывает на прием, я не могу сказать, что есть генеральный директор и он решает. У нас не поймут. Будет вопрос: «Вы чьи?». Чуть ли не воровской базар на всех уровнях. Кто поедет в МВД или к начальнику УГП? Есть большая неформализуемая область, в ней может участвовать только собственник. Они же знают, что ты – собственник, и хотят видеть тебя. У них первый вопрос – кто хозяин? Если не ясно, то они наезжают, закрывают бухгалтера, например, или арестовывают счета, и смотрят, кто приедет на выяснялово. Отсюда им потом понятно, у кого деньги просить. Надо перекрыть кран, и будет ясно, кто собственник»[6].
Обеспечение политических условий для продолжения работы предприятия и сохранения экономических параметров – а именно в этом заключается роль собственника в российских условиях – это, по определению респондента, «большая неформализуемая область». Собственника конституируют специфические навыки действия в этой области. Из интервью с владельцем крупной девелоперской компании: «Собственник занимается тем, что нельзя формализовать. Каждая история заново проживается. Самая важная функция, наверное, – контроль общей ситуации»[7].
Если при современном уровне предпринимательства бизнес-процессы достаточно хорошо формализуемы, и задачи по их поддержанию могут быть распределены и делегированы наемному персоналу, то навыки ориентирования в стратегической ситуации, управление которой обеспечивает работу бизнеса в целом, – исключительная сфера собственника. Тот, кто этим занимается, и есть собственник. «В бизнес-школе не научат быть собственником», – выразился другой респондент, указав на специфику этой роли как отличную от стандартного понимания управления бизнес-процессами[8].
Конечно, в интервью назывались и другие составляющие роли собственника, примерно соответствующие определениям, данным в рамках теории прав собственности на фирму. Это распределение остаточного дохода, принятие решений по найму и назначению кадров, выбор партнеров, стратегии и т.п. Подчеркивались также момент, связанный с высокой мотивацией к вложению собственных сил, и особое чувство удовлетворения, получаемое от того, что «ты создал, и оно работает». Это – универсальные черты, присущие роли собственника. Российская специфика заключается прежде всего в «противостоянии», необходимости защиты, постоянной, вынужденной деятельности по нейтрализации угроз или разрешению нетривиальных ситуаций. В России собственника все время проверяют на прочность. «Перестанешь заниматься, отслеживать ситуацию – можно все потерять»[9]. Аналогичный момент подчеркнул директор юридической компании, предоставляющей услуги по защите от рейдерства: «Теряют активы те, кто не отслеживает и не успевает за временем»[10].
В восприятии и соответствующих пояснениях респондентов фиксируется некоторый набор угроз правам собственности, а также отражаются либо опыт нейтрализации такой угрозы, либо общие ожидания, связанные с потенциальными рисками. И хотя респонденты в основном не опасаются национализации в масштабах государства, они считают права собственности слабо защищенными, а риски – высокими. Как наличие собственного негативного опыта, так и ожидания подталкивают к некоторому набору решений, обеспечивающих защиту прав и от специфических, и от неспецифических (потенциально – неопределенных) угроз. Эти решения, по-видимому, получили широкое распространение в последнее десятилетие и стали частью самой модели ведения бизнеса.
Степень и характер угроз, их источники. Говоря об угрозах правам собственности, респонденты описывают следующие.
Наиболее распространенные источники таких угроз – неформальные группы сотрудников правоохранительных органов, работники государственных регулирующих организаций. Интервью содержат рассказы о попытках получить деньги под действием угроз по дестабилизации бизнес-процессов, попытки включить в акционеры третьих лиц, не имевших отношения к созданию фирмы, или прямых угроз по ограничению свободы собственника. Сюда относятся такие методы создания угроз, как возбуждение уголовных дел и производство следственных действий, попытки завладеть объектами недвижимости по сфабрикованным основаниям (рейдерские захваты), действия государственных инспекций, обладающих запретительными административными возможностями и т.п.
Характер угроз, как правило, адаптирован к специфике бизнеса. Если есть конкретный материальный актив, например, здание, земля, «скважина», завод и т.п., то угроза конфискации более реальна. Если это компания, представляющая собой совокупность формальных и неформальных контрактов и информацию об их специфике, которой владеют их участники, то угроза конфискации такой компании невелика. Но в таких случаях возрастают риски притязаний на остаточный доход в виде взяток, регулярных выплат, принуждения к заключению контрактов с назначенными контрагентами или к другим решениям, изменяющим возможности по реализации прав частной собственности.
Примечательно то, что респонденты не называли, например, неожиданное изменение законодательства в качестве угрозы правам собственности.
Способы защиты прав собственности. Далее будут реконструированы способы защиты прав собственности, основанные на практическом знании и опыте, а также некоторые неформальные инструменты или способы организации и ведения бизнеса, позволяющие снизить риски.
Один из респондентов описал ситуацию нарушения прав собственности, связанную с инвестицией в сферу оптово-розничной торговли в Москве. Суть состоит в том, что лица, осуществлявшие инвестиционный проект на его деньги, утверждали, что проект систематически не окупался. При этом, хотя целесообразно было бы забрать бизнес, сделать это практически было трудно, поскольку он был организован во многом неформально – через сеть внутрироссийских и зарубежных поставщиков, контракты с которыми были непрозрачны, со множеством «серых» трансакций и т.п. Но когда инвестор в конце концов подал в суд, чтобы остановить бизнес, эта группа основала фирму под сходным названием и продолжила дело.
«Расставание [с партнерами] происходит по-разному, в зависимости от содержания бизнеса. Если бы это был объект недвижимости, то можно было просто взять управление на себя. Но когда это сети плюс серые схемы, поставщики, клиенты, искаженная бухгалтерская отчетность, проплаты – все на личных договоренностях и связях, то ты получаешь только склады с продукцией, и не ясно, как это все оценить и как сделать, чтобы это заработало. Эти ребята, поняв, что их увольняют, берут все списки поставщиков, клиентов, товарную структуру, идут к московскому олигарху и предлагают ему готовую бизнес-модель для вложения. И получают деньги и делают компанию с похожим названием. У меня уходит 2 месяца только на то, чтобы разобраться и потом снова налаживать бизнес. Получается, что они взяли с собой часть прав. Они говорят: мы работали, ездили в Китай, налаживали связи. Они типа создавали стоимость компании. Вкладывались, поэтому это все принадлежит нам и мы можем забрать. А без этого ничего не работает»[16].
Хотя эта ситуация подтверждает нарушение прав собственности, она иллюстрирует проблему и преимущество неотчуждаемых активов. Но наличие неотчуждаемых активов не спасает от размывания прав собственности или нанесения ущерба бизнесу со стороны третьих лиц.
а) повышение сохранности накоплений, а также уход от налогов, прежде всего от подоходного («Налоговая не может посчитать доходы частных лиц. Не может вменить подоходный»)[18];
б) защита прав на активы и имущество от возможных посягательств в России. Если активы находятся во владении иностранной юрисдикции, то их конфискация затруднена (хотя можно нарушить работу стационарных активов). То есть простое рейдерство с помощью подделки реестра уже не сработает, хотя принудить к продаже актива по заниженной цене тоже возможно – офшоры сами по себе не спасают. Офшорные юрисдикции позволяют скрывать имена собственников и распределение долей, что в российских условиях также является инструментом защиты активов от рейдеров, как и хранение реестра по месту офшорной регистрации;
в) инкорпорирование в британской юрисдикции повышает правовую защиту и дает гарантии справедливого урегулирования спора между партнерами. Партнерские соглашения составляются в офшорной зоне, относящейся к Британскому содружеству (Сommonwealth), с тем чтобы в случае конфликта или раздела активов можно было бы решать спор в Лондонском суде. Один из респондентов находился в состоянии конфликта с партнером, но все судебные разбирательства проходили в соответствии с английским правом («Я представляю, что было бы, если бы мы начали разбираться здесь. Разбирались бы как Рогачев с Андреевым»)[19];
г) включение чиновников или аффилированных с ними лиц в состав собственников компании при минимизации рисков огласки этого факта. Примером такого офшорного партнерства стали компании Rossini Trade Limited и Salvini Trading Corp, учрежденные московским предпринимателем Шалвой Чигиринским и женой тогда еще столичного мэра Еленой Батуриной. Последняя тем самым гарантировала себе долю в доходах строительного бизнеса Чигиринского в обмен на предоставление административных преимуществ для развития его бизнеса[20].
Одним из способов компенсации несовершенства российского корпоративного законодательства и судебной системы является институт так называемых понятийных соглашений. «Понятийка» фиксирует договоренности сторон по существу и все нюансы, которые трудно прописать в формальном контракте, составленном в соответствии с российскими нормами и принимаемом к рассмотрению судами. «В принципе, пишем, что хотим, о чем договорились, что можем себе представить, какие ситуации могут возникнуть, и прописываем, кто несет какую ответственность. Главное, чтобы самим было понятно»[21]. Имеются в виду прежде всего партнерские соглашения. Респонденты указывали на распространенность этого института: «Они [“понятийки”] выстраивают отношения. Желание кинуть партнера и сейчас даже больше распространено. Поэтому все страхуются»[22].
Как работает этот способ «страховки»? Написанные в произвольной, хотя и в максимально понятной и недвусмысленной форме (поскольку отражают действительное соглашение сторон на момент подписания), «понятийные» соглашения до недавнего времени не принимались российскими судами. Поэтому они писались в расчете на альтернативные способы решения споров: либо в иностранном суде, либо при помощи теневой юстиции в России. Так, «в английском праве можно прописать любую договоренность. Поэтому многие регистрируют бизнес в английских офшорах. Можно фиксировать договоренности партнеров, и бизнес трудно отнять. Это та же понятийка»[23]. Респонденты указывают на преимущества английского права и судов не только в связи с их независимостью, но и в связи с тем, что в системе общего права (common law) принимаются любые фиксированные соглашения в свободной форме, «хоть на клочке бумаги». По мнению другого респондента, «если бы суды признавали понятийки, число офшоров бы сократилось»[24].
По утверждению одного из респондентов, «у нас с ней [“понятийкой”] можно идти либо к расписным, либо к ментам, либо в контору. [Вопрос: «А что, контора вот так и примет и будет принуждать и рассуждать?»] Да, так и делают. При судах решальщики, в Питере они известны»[25]. Два других респондента независимо друг от друга также описали институт «решальщиков», назвав их имена: «К ним идут улаживать конфликты по долям и правам»[26]. Один из них был обозначен как «карман ФСБ». «Решальщики» рассматривают спор по существу, в рамках обычного, «понятийного» права, или находят способы оказывать давление на одного из партнеров, а также играют роль посредников в отношениях с судами, оформляя потом официальные судебные решения в соответствии с неформально достигнутыми договоренностями. Один из респондентов указывал на высокие издержки использования этого механизма: «Пишут понятийки, потом идут к ментам – говорят, помогите. Но как только обращаешься в ментовку, сразу начинаешь платить, будут тянуть из тебя бесконечно»[27].
Использование «понятийных» соглашений указывает на существующие ограничения в работе судебной системы и шире – в системе гражданского (континентального) права. Несмотря на устойчивый рост в последнее десятилетие числа обращений и перенос рассмотрения большинства коммерческих споров в арбитражные суды, в наиболее чувствительных для собственников вопросах они склонны полагаться на альтернативные механизмы, сочетающие в себе как элементы common law, который отдает предпочтение существу дела и обеспечивает большую гибкость в рассмотрении споров, так и на сохранившиеся с 1990-х годов институты теневой юстиции и контроля, связанные с «понятийным» правом.
По сути «понятийные» соглашения (если это не terms of agreement, зафиксированные на BVI или Кайманах с прицелом на посредничество английского правосудия) апеллируют к отечественным посредникам, имеющим надежный ресурс принуждения. В сегодняшней России это прежде всего сотрудники правоохранительных органов, действующие вне и помимо судов, а иногда – в неформальной координации с ними.
В более широком смысле неформальные отношения собственности известны в деловой среде как «понятийный» контроль. Это ситуация, когда отношения собственности определяются и регулируются вне и помимо государства, вне формальных гражданских отношений, силами самих собственников. «Понятийный» контроль – это обычное право плюс ресурс принуждения. По словам Павла Свирского, генерального директора компании «Сигма» и известного практического специалиста по враждебным поглощениям, «Россия – такая страна, и будет жить так в течение еще многих лет, юридический и “понятийный” контроль здесь вещи разные. Чего бы мы с вами ни хотели, как бы ни стремились в так называемое правовое государство, но “понятийные” доводы будут жить еще очень долго. С юридической точки зрения все хорошо, но “понятийно” кто-то считает себя ущемленным»[28]. Из контекста интервью следует, что захват, перераспределение активов и контроль над ними, по мнению Свирского, обосновываются и закрепляются «понятийно», а формально-юридический аспект вторичен. «Понятия» – это способ одновременно и морального, и физического контроля.
Термин «понятийный» контроль употреблялся респондентами в связи, например, со способом выстраивания отношений собственности в рамках холдинга «Петербургская топливная компания» (ПТК), который занимает доминирующее положение на рынке нефтепродуктов Петербурга и Ленинградской области. Его история связана с «тамбовским» организованным преступным сообществом, инвестировавшим в 1994–1997 гг. свои доходы в этот сектор и создавшим легальную компанию. Ключевым собственником ПТК считался лидер «Тамбовского» ОПС Владимир Кумарин (Барсуков), который с 1997 г. по 2002 г. занимал официальную должность вице-президента ПТК. Должность президента занимал (и занимает) бывший вице-губернатор города Юрий Антонов. ПТК – это по сути управляющая компания, контролирующая совокупность активов, от сети АЗС до топливных хранилищ и от сети магазинов до транспортной компании.
То, что ПТК принадлежит Кумарину и «тамбовским», знали и руководство города, и бизнес-сообщество, а сам главный собственник принимал соответствующие этому статусу решения и выступал в этом качестве. Однако номинально 77% акций ПТК владеет «Петербургский городской банк», а он, в свою очередь, принадлежит малоизвестным физическим лицам – супругам Андрею и Ольге Голубевым. После 2006 г., когда началось давление правоохранительных органов на Кумарина и его сообщников в связи с рейдерскими захватами, он заявлял в интервью, что не имеет никакого отношения к ПТК, и называл себя «пенсионером». По словам респондентов, компания построена на «понятийном» контроле: «Структура собственности ПТК не ясна, но все знают, что вопросы решать надо с Кумариным. Антонов, бывший вице-губернатор, управляет, но не контролирует, хотя у него, наверное, есть небольшая доля»[29].
Отсюда следует, что на практике есть два основных момента, которые определяют собственника: с кем «решать вопросы» (т.е. упоминавшаяся ранее неформализуемая область принятия решений), и как обеспечивается контроль или защита прав. «Кумарин как собственник обеспечивает контроль, так как у него есть структура для уничтожения, рязанские “слоны”, и это все знают»[30]. Соответственно реализация прав собственности по модели «понятийного» контроля происходит через общее знание о том, кто является обладателем прав и кто обладает способностью гарантировать исполнение или принуждать. В данном случае «понятийный» контроль, который сводился к тому, что собственник сам обеспечивает свои права без какой-либо содержательной помощи государства, мог осуществлять защиту и от государства, поскольку был предельно персонифицирован. Если верить респондентам, то за давлением на Кумарина стоял интерес компании «ЛУКойл» к приобретению активов ПТК.
Конечное суждение о действенности «понятийного» контроля тем не менее высказать трудно, поскольку вопрос собственности окончательно не решен. Кумарин был осужден на 14 лет и, следовательно, мог либо утратить контроль за механизмом обеспечения прав, а с ним – и сами права, либо передать этот механизм какому-либо представителю, оставаясь, по «понятиям», собственником компании.
В условиях намеренного сокрытия информации о действительных собственниках и расхождении между формальными и действительными собственниками возникает естественная проблема того, как осуществлять деловое взаимодействие в таких условиях. Дефицит информации должен как-то восполняться. Формализация структуры собственности и раскрытие реальных собственников (бенефициариев) происходит, как известно, в ситуациях привлечения внешних инвесторов или продажи бизнеса. В сегментах среднего, а также части крупного бизнеса точная информация о собственниках, как правило, недоступна, причем ее сокрытие само по себе становится средством защиты активов. Соответственно в рутинных взаимодействиях собственник проявляется либо в ряде критических ситуаций стратегического характера (о них шла речь выше), либо своего рода практических тестов, поддерживающих доверие к этому статусу. «Собственник может дать указания бухгалтеру, и тот переведет средства. Или так. Достаточно ли твоего звонка, чтобы директор выполнил такие-то действия»[31].
Респонденты указывали также на существование общего знания, типа «с кем надо иметь дело», распространенного в бизнес-среде, дающего ответ на вопрос, кто собственник, и на которое они полагаются, что называется, до следующего сбоя, until further notice. Такое общее знание о реальных собственниках является одновременно и условием успешной работы на российских рынках.
В российских условиях поведение собственников и реализация прав собственности требуют специфического практического знания и навыков, которые компенсируют недостатки формально-правовой защиты. Эти навыки, хотя и позволяют снижать риски и обеспечивать возможности ведения бизнеса, не способны создать долгосрочных надежных гарантий. Несмотря на то, что государственные судебные органы и формальное право значительно усилились в период после 2000 г., они не стали основным источником защиты прав, а функционируют в сочетании с различными неформальными механизмами. В 1990-е годы собственники полностью полагались на себя или на частные или неформальные институты для защиты или перераспределения прав. Такое понимание своей роли собственника во многом сохранилось до сих пор в среде малого и среднего бизнеса, несмотря на активизацию государства и появление новых механизмов защиты активов, связанных с интернационализацией бизнеса.